Склонный к Силе
Шрифт:
Выскочили в «Закатном ветерке», до икоты перепугав прислугу. Не выпрыгиванием из земли – этого никто не видел, а своим внешним видом. Их, одетых в богатые меха, не сразу признали.
Первым делом переоделись, и домоправительница Асмальгин затащила их за стол. Не смогли компаньоны противостоять ее напору, да и под ложечкой от вкусных запахов засосало.
От нее узнали (не отходила от стола) последние новости. Лооски, так им и надо, пропали. Кто выжил, превратились из красавиц в уродин и разбежались. Деревца их повяли. Маги все как есть повымирали, земля потряслась,
– Ой, князя дочь, прости, господин, – поправилась без капли смущения.
Андрей заезжал дней семь назад, деньги привозил. Говорит, у них с Грацией все хорошо, а сам смурной какой-то, и Грация не появляется. А как раньше любила покомандовать! Будто лучше ее в хозяйстве разбирается. Лучше опытной экономной разумной тиренки, матери пятерых детей, всю жизнь несшей на себе заботу о целом доме! А у самой ничего своего и ни одного ребенка! Простите, Предки, если не права. (В глаза Грации никогда такое не говорила, наоборот, слушала открыв рот и во всем поддакивала.)
– Вот еще что, господин Рус, мы как нанимались, так за эту же плату и будем служить, не вздумай менять!
– Я и не собирался… – пожал плечами удивленный владелец виллы.
– Вот и правильно, это по-честному.
– А в чем дело-то?
– Так продукты и все товары подешевели, – с легкой усмешкой изворотливого мошенника сказала Асмальгин. – Врата закрылись, а золото через них носили. Так-то вот. Подорожало оно, а с ним и серебро, и медь. А товары как возили караванами, так и возят. Купцы свое дело знают, у них в крови возить и торговать, – гордо выдала свое понимание экономики.
Что было, кстати, недалеко от истины, не считая того, что Тир – задворки «просвещенных» земель, а в центре сначала случился целый коллапс – цены вскочили. Это потом, недели через две расчухали – врата и «тропы» закрылись надолго, если не навсегда. Ищущие, включая жрецов, действительно вымерли все, кроме некоторых учеников-первогодков. Эребус пропал, оставив резко ослабшую, не реагирующую на структуры Силу.
По дороге в город Леон с Русом наконец смогли спокойно поговорить.
Воронок безумно радовался хозяину, но гордо прятал радость под напускным равнодушием. Рус и сам неимоверно скучал, извинился при встрече. Теперь единорог спокойно шагал рядом с неторопливой кобылкой Леона, делал вид, что так и должно быть, а хотел лететь быстрее ветра!
– Я так и не понял, Русчик, зачем ты отказался от царства? – удивлялся Леон.
– Я?! Отказался?! Кто тебе такое сказал? – Рус решил чуть-чуть поиздеваться над другом, с трудом понимающим юмор.
– Как… я же сам все видел! Смеешься?!
– Смеюсь, Леон, успокойся. Я не нарочно, настроение хорошее. Не отказался я, вот еще!
– А это совсем не важно, достоин или нет, у него прав не было!
– А у меня?
– У тебя есть. По праву их бога, Френома – есть! Только не надо опять хвостом крутить, знаю я тебя! Скажи еще, что ты не сын Френома?
– Не скажу, – со вздохом согласился Рус, думая: «И ты, Брут!» – Но не по крови, он меня усыновил. Честное слово!
– Это не имеет значения! Ты должен царствовать в Этрусии, а не Эрлан, будь он хоть трижды достоин!
– Так я и царствую… – и замолчал. Дождался:
– Ты мне мозги не выкручивай, Русчик! Я чувствую – ты шутишь.
– Нет, как раз не шучу. Войну между партиями остановил? Остановил. Армию на кочевников направил? Направил. Они воины, без войны нельзя – между собой грызутся, сам же видел. Знаешь, Леон, – Рус остановил Воронка и повернулся к другу, – я был на границе. Там запустение, кочевники одолевают. Этрусок в плен берут, чтобы свиноматок делать, а царь в это время нами занимался, грусситами. Это дело? Я свою вину чувствовал, хотя и не виноват вовсе. Надеюсь, исправил.
Тронул единорога и продолжил. Сам не заметил, как захотелось выговориться.
– Ну, сидел бы я там в царском кресле, и что? Жалобы князей да бояр выслушивать, налогами заниматься, судить?
– А что, служба у царя такая, доля. Я бы согласился. Зато богатство, почести, власть… нет, я бы с армией пошел, – передумал Леон. – Ох и поплясал бы у меня тогда Яролант! Да и Филарет тоже.
– Я не такой вояка, ты знаешь. Один на один или засаду там, хитрость… да кому я рассказываю! Но чтобы армию водить – не по мне. И почести не люблю. Да какие почести! Шаг влево, шаг вправо – расстрел! Женить бы еще непременно надумали…
– Да ты бы от всего отбился!
– А оно мне надо? Мне свобода дороже. А власть я нисколечко не потерял. Что скажу, то и сделают. Сын бога – это тебе не просто так, даже не верховный жрец. Зато ответственность на Эрлане! Он еще не понял, как я его хитро подставил.
Леон вдруг громко хмыкнул:
– Хм, а знаешь ли ты, друг Русчик, что тебя многие считают не сыном, а самим Френомом? Его воплощением. И Фридлант их вряд ли убедит. После Ночи битвы богов это случилось, – заговорил, видя заинтересованность друга. – Мне казалось, голову разорвет. Потом заметил – остальные склонные к Силе вповалку лежат, а кто не склонные – вполне нормально ходят, остальным помогают. У меня мысль возникла, и я амулет с себя снял. Снова ударило. Не так сильно, битва заканчивалась… правильно ты посоветовал не снимать амулет. Я после о сражении думать перестал, стал мечтать подучиться. Хочу Силой овладеть. Никогда не думал, что такое желание возникнет…
А дальше… увидели мою склонность к Силе, дня через два уже, и начались споры. Хм, – Леон покачал головой. – Яролант и иже с ним посчитали, что ты – сын Френома, а Филарет и большинство штаба – что сам Френом и есть. Все знали историю моего «архейства», а тогда и я узнал – то было событие из «Божественного завещания» – обретение соратников. Вот так вот, сынок. После заметил: не только в штабе армии, но и в столице большинство считают тебя воплощением Френома.
– И пусть! – решил Рус. – Будут лучше слушаться.