Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
– Ни хрена не видать. Все подтянулись?
– Так точно, ваше благородие.
Ниже гулко ударил выстрел, и тотчас же все вершины доселе затаённо молчавшего вражеского берега отозвались разрозненной ружейной пальбой. Это была стрельба наугад, по ещё не видимому, но ожидаемому противнику.
– Ах, вот вы где, мать вашу! – закричал Остапов, вырвав из ножен саблю. – Вперёд, ребята, за мной!.. Не стрелять! В штыки их, в штыки!..
Первый выстрел, переполошивший турок и создавший впоследствии особые трудности для стрелков капитана Фока, был, по сути, случайным. Высадившиеся почти одновременно с Остаповым пластуны, пользуясь темнотой, берегом проникли в устье пересохшего ручья Текир-Дере
– Свои. С той стороны возвращаемся.
Турки подпустили их и тут же были взяты в кинжалы. Уцелел до времени один, у караулки, успел подать сигнал, и береговые склоны ответили огнём. В устье Текир-Дере начинался ад: турки занимали высоты и, обнаружив врага, начали бить часто и беспорядочно. Пластуны сразу оказались прижатыми к откосам.
Сюда, в эту узкую, простреливаемую со всех сторон низину, прибило паромы Фока. Вода кипела от пуль, стояла сплошная винтовочная трескотня.
– Стрелки, за мной! – перекрывая грохот, крикнул Фок. – Барабанщик, атаку!
Он бежал по мелководью, со странным, впервые возникшим чувством благодарности слыша дружный солдатский топот за спиной. Раненые падали в воду, но подбирать их не было ни времени, ни возможностей. Дело решали секунды, и Фок, правильно оценив это, решительно вёл свои «механизмы, при винтовке состоящие», как он порою называл своих солдат, на штурм обрывов, ощетиненных огнём.
Чуть ниже высаживался Ящинский. Едва ступив на берег, рванул из ножен саблю:
– Вперёд, бра…
И, взмахнув руками, упал навзничь. Солдаты бросились к нему, но штабс-капитан был уже мёртв: пуля попала в висок.
– Отпелись… – горько и растерянно сказал кто-то.
Унтер, державший на коленях пробитую голову командира, бережно опустил её на песок и встал.
– Чего столпились? Вперёд! Бей их, сволочей, ребята! В штыки, за мной!
Солдаты приступом взяли обрыв и с боем прорвались к стрелкам. Унтер нашёл Фока, вытянулся, приткнув к ноге винтовку с окровавленным штыком:
– Разрешите доложить, унтер-офицер восьмой роты Малютка. Командира убило…
– Ложись и докладывай толком.
– Так вы же стоите, ваше благородие.
– Потому и стою, что благородие. Значит, погиб Ящинский?
– Так точно. В висок.
– Сколько с тобой?
– Семнадцать.
– Видишь внизу караулку? Бери своих и штурмуй. Как тебя? Малютка? Возьмёшь караулку, произведу во взрослые. Барабанщик, атаку ящинцам!
Бессистемная стрельба шла уже по всему берегу. Взвыли турецкие сигнальные рожки, вспыхнули смоляные шесты, оповещая ближайшие гарнизоны о русском десанте. Послышался сильный шум и в Вардине, где была расположена вражеская артиллерия. Турки спешно собирали таборы [39] , намереваясь ударами с трех сторон уничтожить немногочисленный русский отряд.
39
Табор – войсковой лагерь с обозом, военный отряд.
Но пока ещё царила полная сумятица: как выяснилось позднее, пластуны сумели-таки просочиться за линию турецких охранений и перерезали телеграфную связь. Пользуясь неразберихой, темнотой и суматохой, Остапов без единого выстрела занял виноградники, развернул своих стрелков в жидкую цепь фронтом к Свиштову и отчаянной штыковой атакой встретил первые турецкие подкрепления, спешно брошенные в устье Текир-Дере.
– Не стрелять! – хрипло орал он, отбиваясь саблей сразу от двух турок. – Не стрелять, сукины дети, только штыками! Ломи их, в аллаха мать…
В это время семнадцать человек, уцелевших с понтона Ящинского, бежали к караулке молча. Турки поначалу то ли не заметили их, то ли приняли за своих, а когда поняли и опомнились, было уже поздно. Единственный залп, который успели они сделать, был торопливым и неприцельным; ящинцы так же молча, без «ура» приблизились на штыковой удар, и только тогда унтер Малютка на последнем выдохе выкрикнул, как на учении:
– Коли!..
Семнадцать штыков с разбегу вонзились в человеческие тела, тут же чётко и умело были выдернуты и снова вонзились, но уже вразнобой и уже не все семнадцать. Началась рукопашная, приходилось и отбивать выпад противника, и подставлять винтовку под удар ятагана. Но этот молчаливый стремительный штурм так ошеломил турок, что, вяло посопротивлявшись, шесть десятков аскеров [40] в панике бежали к водяной мельнице.
40
Аскер – турецкий солдат.
Чуть светало. В предрассветном тумане уже прорисовывались кромки турецких высот, тёмные силуэты понтонов на реке и вершины возле села Вардин, занятые турецкими батареями. Оттуда прогремел первый выстрел, снаряд с воем пронёсся над стрелками Фока и разорвался в Дунае, подняв высокий фонтан.
Вся река была сплошь усеяна понтонами. Пустые поспешно отгребали назад, к своему берегу, перегруженные с трудом преодолевали стремительное течение. Теперь, когда с каждой минутой становилось светлее, турки обрушили на неповоротливые суда частый ружейный огонь. Продырявленные пулями понтоны быстро набирали воду, команды не успевали её вычерпывать; все чаще то один, то другой понтон, переполнившись, шёл на дно.
Взятие караулки обеспечило правый фланг капитана Фока, но его теснили и с фронта, и с левого фланга. Он то и дело бросал своих солдат в короткие контратаки и отходил снова, охраняя место основной переправы и боясь оказаться вдруг отрезанным от берега. Несмотря на рассвет, он упорно не ложился: высокая его фигура все время маячила впереди стрелков. После бесконечных и всегда яростных рукопашных схваток мучительно ломило правое плечо; он страдал, морщился, перехватывал саблю в левую руку, пытался растереть занемевшие мышцы, но времени не было. По мундиру расползалось тёмное пятно: в последней схватке штык аскера добрался-таки до капитанских рёбер, но, к счастью, скользнул, лишь надломив кость и сорвав лоскут кожи. Капитан никому не говорил об этом и старался держаться так, чтобы солдаты не заметили, что он ранен.
– Ваше благородие, ложись! – время от времени зло кричали они. – Убьют тебя – все тут поляжем!
– А смотреть кто будет? – огрызался капитан, страдая от ноющей боли в плече, которому досталось сегодня столько работы. – Ваше дело шкуры беречь и исполнять, что прикажут!
– А коли приказывать станет некому?
– Коли некому, так в штыки! Все, дружно, а ежели кто замешкается, я с него и на том свете спрошу!
Как бы ни было тяжело стрелкам Фока, Остапова и уже упокоившегося Ящинского, но понтоны с того берега шли. Вразнобой, потеряв связь, притыкаясь к случайному месту, они все же доставляли солдат, и солдаты эти, зачастую сразу же теряя офицеров, упрямо лезли на обрыв, штыками сбрасывали турок и цепко держали узкую полоску берега. Часть их прибилась к Фоку, десятка два провёл в устье Текир-Дере поручик Григоришвили, раненный в плечо в первой же атаке. Вместе с уцелевшими солдатами унтера Малютки он упорно атаковал засевших на мельнице аскеров.