Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
– Боюсь, опять обиды разведёте, почему вам одно, а мне другое, – улыбнулся Струков; роскошные усы его сосульками свисали по подбородку. – Теперь полное равенство: либо вдвоём потонем, либо двоих ругать будут.
– Понятно, – хмыкнул генерал. – Для придворного лизоблюда ты неплохо держишься на воде.
– Благодарю, ваше превосходительство. – Струков по пояс выпрыгнул из воды, крикнул:
– Новиков! Новиков, уводи катера!.. О, да здесь, оказывается, мелко, Михаил Дмитриевич. Становитесь на ноги, не тратьте силы.
Со стороны острова раздался ружейный залп. Оттуда не могли видеть
Казаки продолжали азартно палить. Привлечённые пальбой турки первый залп дали не по катерам, а по острову, опасаясь десанта. Стреляли они с закрытых позиций, снаряды падали частью в воду, частью рвались в камышах. В грохоте, сумятице и неразберихе капитан Новиков спокойно вернул всех минёров и теперь уводил свои катера из зоны возможного обстрела.
– Одно дело сделано, – Скобелев облегчённо вздохнул. – Молодчина Новиков, отметь его в реляции.
Михаил Дмитриевич стоял по грудь в воде и ждал, когда подойдёт ялик, посланный за ними предусмотрительным Новиковым. Струков достал из кармана кителя портсигар: в нем оказалась каша из размокших папирос.
– А продавали за непромокаемый.
На ялике подошёл черноглазый ловкий матрос. Помог взобраться в лодку.
– Куда прикажете?
– К острову!
Казаки и матросы уже перетащили шлюпки на глубокую воду, но турецкие артиллеристы, упустив катера, обрушили на остров беглый огонь. Было убито двое, семеро ранено и вдребезги разнесло одну шлюпку.
– Отходить немедля, – приказал Скобелев. – Кто не поместится в шлюпках, тащить за собою на ружейных ремнях.
Перегруженные шлюпки медленно отваливали от острова среди сплошных снарядных разрывов. Струков и Скобелев на ялике замыкали караван.
– Дай-ка погреюсь, – сказал Струков, садясь на весла. – Ох, давненько я фрейлин не катал по царскосельским прудам!
Скобелев оценил выпад, улыбнулся:
– А ты вроде ничего, Шурка. Ладно уж, владей золотым оружием. Дарю.
– Благодарю, Михаил Дмитриевич, – усмехнулся полковник. – Эй, матрос, махорка найдётся? Дай закурить его превосходительству, чтоб он дробь зубами не выбивал.
– С нашим полным удовольствием. Только трубка у меня. Не побрезгуете?
– Был бы табачок хорош.
– Тютюн добрый, из Крыма, – матрос набил трубку, раскурил, протянул генералу. – Пожалуйте нашего флотского, ваше превосходительство.
– Спасибо, братец, – Скобелев, попыхивая трубкой, вольготно развалился на корме. – Плавней, плавней подгребай, недотёпа. И не брызгай!
– Р-рады стар-раться! – улыбался Струков, налегая на весла. – Ох, и влетит же нам за эту прогулочку, Михаил Дмитриевич! По первое число влетит!
За «прогулку» влетело, но, как всегда, одному Скобелеву.
– Ты что, подпоручик? Почему сам в воду полез?
– Мгновения берег, Ваше Высочество.
– Полез! Дважды за неделю полез! А если бы утоп? Русский генерал сам собой в Дунае утоп – то-то радости туркам!
– Так ведь не утоп же.
– А мог! Мог! Дважды
– Не мог, Ваше Высочество, – упрямо пробурчал Скобелев.
Великий князь глядел строго, но строгость была напускной, и Михаил Дмитриевич это чувствовал.
– За сегодняшнее геройство прощаю, за прошлое самоуправство наказываю. Завтра Государь изволит прибыть в Плоешти, но ты его встречать не будешь. Ты в Журже будешь торчать безвылазно. Безвылазно, Скобелев!
– Слушаюсь, Ваше Высочество, – с облегчением сказал Скобелев, радуясь, что дёшево отделался.
7
Вторые сутки русские батареи, расположенные в Турну-Магурели и возле Журжи, вели интенсивный обстрел береговой линии противника. Турецкая артиллерия ввязалась в длительную дуэль, турецкие резервы метались по всему правому берегу, и только в Свиштове было пока спокойно. Напротив находилось тихое местечко Зимница, где стояли какие-то второстепенные русские части, ничто не предвещало грозы, и посетивший Свиштов главнокомандующий турецкой армии Абдул-Керим-паша продемонстрировал свите свою ладонь.
– Скорее у меня на ладони вырастут волосы, чем русские здесь переправятся через Дунай.
Через сутки об этих словах начальник русской контрразведки полковник Артамонов доложил Непокойчицкому. Артур Адамович ничем не выказал своего особого удовлетворения, но Артамонов уловил его. И шёпотом добавил:
– Я дал распоряжение сеять слух, что переправа состоится у Фламунды, ваше высокопревосходительство.
– Прекрасно, голубчик, прекрасно. Пусть трое говорят, что у Фламунды, а четвёртый – что возле Никополя.
Во Фламунде, небольшой береговой деревушке, целыми днями раскатывали экипажи, скакали конные, суетились штабные офицеры, бегали пешие ординарцы и посыльные. Центром их движения был хорошо видимый с противоположного берега дом зажиточного крестьянина, усиленно охраняемый цепью часовых и казачьими разъездами. Во дворе постоянно толпились офицеры, изредка мелькали генералы, а раз в день непременнейшим образом появлялся личный адъютант и сын главнокомандующего Николай Николаевич младший. Все входили в приметный дом, выходили из него, бешено куда-то скакали, и никто не обращал внимания на скромный домишко в сырой низине, невидимый с турецких высот. Сюда никогда не мчались нарочные и не подкатывали фельдъегерские тройки, здесь не видно было часовых и караулов, но ни один человек не мог спуститься в низину. Из кустов тотчас же молча вырастали кубанские пластуны, и любопытный в лучшем случае поспешно удалялся после длительных проверок и расспросов.
В этот неказистый домишко днём 13 июня Николай Николаевич младший в три приёма провёл начальника артиллерии князя Массальского, помощника начальника штаба генерала Левицкого, начальника инженерного обеспечения Деппа и генерала Драгомирова. Михаила Ивановича великий князь вёл последним и с особыми предосторожностями, встретив генеральский экипаж на дороге и проведя старого генерала совсем уж нехоженым путём. Подвёл ко входу, пропустил в дом, плотно прикрыв за ним двери, сел на крыльцо, прислонившись к дверям спиной, и положил перед собой два револьвера.