Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
– Задний ход!..
«Шутка» медленно пятилась назад. Лейтенант развернул её носом к берегу: провода электрозапалов были оборваны, вести бой стало невозможно. Фрегат молчал, напуганный дерзкой близостью миноноски, но монитор медленно наползал сверху по течению, отрезая шлюпке путь к спасению.
– Не проскочим, – сказал Верещагин, кое-как втащившись в рубку. – А мне, пардон, задницу продырявило.
– Сколько продержимся? – не слушая его, крикнул Скрыдлов прапорщику.
– С полчаса! – глухо отозвался Болеславский. – Фуражками вычерпываем!..
– Атакую
– Есть рвать руками!..
– Полный вперёд! Не унывай, ребята, второй смерти не будет!.. Ну, Василий Васильевич, прыгайте за борт, «Шутка» кончилась. Берите второй пробковый пояс, и дай вам Бог удачи. Может, картину про нас напишете.
– Картину про нас кто-нибудь другой напишет, – проворчал Верещагин, неприятно ощущая текущую по ногам кровь. – Жалко, хереса больше нет. Хороший был херес…
Дрожа всем корпусом, «Шутка» отчаянно спешила навстречу бронированному монитору. С него раздался ещё один, по счастью совсем уж неприцельный выстрел, и броненосец, заметно сбавив ход, стал отваливать влево, уступая фарватер.
– Уходят! – восторженно кричал минёр Виноградов. – Струсили, нехристи окаянные, струсили!.. Жми, ваше благородие, у меня все готово! Жми, я руками рвану! Я их к Аллаху ихнему с полным удовольствием доставлю!
Видя, что монитор разворачивается, фрегат тут же дал задний ход. Оба турецких судна, вооружённых артиллерией, отступали перед отчаянным натиском безоружной русской миноноски.
– Все, – с облегчением вздохнул Скрыдлов, закладывая шлюпку к своему берегу. – Еле стою, пятка у меня оторвана. Только не говорите никому.
– Давай я поведу.
– Я моряк, Василий Васильевич, я штурвал и мёртвым не отдам. Сзади вас в нише – фляжка. Там, правда, не херес, а наша родимая, но все равно дайте глоток.
– Что же ты раньше молчал, чертушка, – недовольно проворчал Верещагин, доставая фляжку. – Из меня кровища хлещет, как из кладеного кабана, а ты жадничаешь.
– Раньше никак нельзя было. Раньше бой был.
Вскоре полузатопленная шлюпка ошвартовалась у пристани, и с берега грянуло «ура» в честь моряков. Отсюда внимательно следили за ходом боя, и санитарные экипажи уже ожидали раненых. Но раньше врачей на «Шутке» оказался Скобелев.
– Все видел! – восторженно крикнул он, обнимая болезненно охнувшего Скрыдлова. – Молодцы! Молодцы, моряки, спасибо за мужество ваше, спасибо и поклон вам!
– Поосторожнее, Миша, – хмуро сказал побледневший от потери крови Верещагин. – У него три ранения да заноза в плече, а ты как медведь, право.
– Вася, друг ты мой милый, герой Самарканда и Дуная! – Генерал ценил храбрость превыше всех человеческих качеств. – Дай я тебя расцелую!
– И меня не надо тискать, – непримиримо ворчал художник. – У меня пуля там же, где была у Мушкетона, если ты не позабыл ещё «Трех мушкетёров».
– Нашёл, что подставить! – расхохотался Скобелев. – Санитары, бегом!
Он дождался, когда раненых отправят в госпиталь, вскочил на коня и, не разбирая дороги, помчался к Парапану. Там оказался адъютант главнокомандующего полковник Струков, награждённый золотым оружием за рейд к Барбошскому мосту. Скобелев хмуро выслушал его представление, спросил обиженно с глазу на глаз:
– Стало быть, опять тебя вместо меня?
– Михаил Дмитриевич, ну помилуйте, ну я-то тут при чем?
– Вырвал ты у меня золотое оружие из рук, Шурка, – горестно вздохнул Скобелев. – Обидно.
– Все ещё впереди, – улыбнулся Струков. – Война только начинается.
– Это у тебя все впереди, а у меня, похоже, позади. Ну, скажи, чего он на меня взъелся? Из Журжи приказал никуда не выезжать. Вот в Парапан прискакал – и то поджилки трясутся: как бы опять нагоняй не получить.
– Но это же ваш участок.
– Участок мой, а послали тебя. Не доверяют. Хоть ты тресни, не доверяют более Скобелеву.
– Ваше превосходительство!..
– Сахаров бежит, – сказал Струков. – Что там ещё?
– Ваше превосходительство!.. – кричал на бегу капитан генерального штаба Сахаров. – Турки возле наших минёров батарею разворачивают!..
– В шлюпки! – гаркнул Скобелев, вмиг позабыв о всех своих опасениях.
И первым бросился к пристани.
В шлюпки садились наспех, не разбирая, кто и откуда. Кроме матросов-вёсельных, в них набились казаки, капитан Сахаров, командир Минского полка полковник Мольский, прискакавший доложить, что его полк на подходе, и Скобелев со Струковым. Понимая, как дорога каждая секунда, матросы гребли изо всех сил, весла выгибались дугой. Но Скобелеву и этого было недостаточно: он понимал, что вся минная флотилия будет сожжена и разгромлена, если капитан Новиков замешкается с отходом.
– Давай! Давай! Давай!.. – кричал Скобелев.
До острова оставалось саженей около ста. Тяжёлые шлюпки сносило течением, они с трудом выдерживали направление на остров Мечку, где в бездействии столпилось полторы сотни спешенных казаков. На то, чтобы сообщить Новикову об опасности, требовалось время, и Скобелев, каждое мгновение ожидавший прицельного артиллерийского залпа, уже не мог усидеть на месте.
– Тащите шлюпки на руках через косу! – крикнул он, ни к кому, в сущности, не обращаясь. – Стрелки пусть немедленно открывают огонь, чтоб турок отвлечь!
Прокричав это, он вскочил и головой вниз бросился в воду. Вынырнул и, забыв об уплывающей по течению генеральской фуражке, быстро поплыл к катерам капитана Новикова.
– Куда же вы, генерал? – растерянно спросил Мольский.
– Полковник, вы – старший! – крикнул Струков. – Тащите шлюпки в залив, спасайте людей с острова!
И вслед за Скобелевым полетел в воду. То ли плавал он лучше, то ли просто был сильнее, а только вскоре нагнал генерала.
– А ты зачем? – сердито спросил Скобелев.