Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
Князь грузно утонул в кресле под ореховым деревом. Лицо его отекло, дряблые мешки повисли под усталыми тусклыми глазами. Он тяжело глянул на подскакавшего Скобелева из-под нависших бровей, вздохнул, сказал по-солдатски:
– Продали нас, Миша, генералы.
Скобелев спешился, бросил повод Млынову.
– Где Коломенский полк?
– Не дошёл. Криденер его в дырку сунул меж мной и Вельяминовым. Весь бой Тришкин кафтан латал, сволочь.
– А вы? – тихо спросил Скобелев, с трудом сдерживая бешенство. – В креслах сидите?
– Дело проиграно, Скобелев, – вздохнул Алексей Иванович. – Я приказал выводить войска из боя.
– Дело не проиграно, – от боли и душившего его гнева Михаил Дмитриевич говорил почти шёпотом. – Дело не проиграно, пока мы с вами, князь, верим в победу. И мы вырвем её. Вырвем, Алексей Иванович! Мне осталось триста сажен до Плевны. Триста проклятых сажен всего, последний бросок. Я кровью там каждый аршин полил, солдатской кровью, а вы мне отступать предлагаете? – Он помолчал, ладонями крепко потёр вдруг покрывшееся потом лицо, слипшиеся бакенбарды. – Князь, я прошу. Я умоляю вас, князь, отдайте приказ на ещё один, последний штурм. Мы ворвёмся в Плевну, ворвёмся, всеми святыми клянусь, ворвёмся!
Шаховской горько усмехнулся, покачал седой головой:
– Нет, Михаил Дмитриевич, не обессудь, слишком уж это по-гусарски. Выдохлись мы весь день ступу эту кровавую толочь, понимаешь? Выдохлись, и духу победного более нету в запасах.
– У меня солдаты шестой час на Зелёных горах мрут, а вы духу набраться не можете? – бешено выкрикнул Скобелев. – Нет духу, так в отставку подавайте, место тем уступите, у кого духу на весь бой хватает! Я же верил в вас, как в отца верил, а вы… Какого черта вы боитесь? Гнева государева? Вы Божьего гнева побойтесь…
– Молчать! – гаркнул, поднимаясь, Шаховской. – Как смеешь голос повышать, мальчишка? У меня седина…
– Седина ещё не старость, – сдержавшись, тихо сказал Скобелев. – Старость – когда веру в себя теряешь, когда тряпка вместо… характера. Вот тогда все, тогда – в монастырь, грехи замаливать. Что вам, ваше сиятельство, и рекомендую.
Он резко кивнул, звякнул шпорами, не коснувшись стремян, влетел в седло и с места взял в карьер. Не оглядывался более и не видел, как затрясся Алексей Иванович и как бросился к нему Бискупский, доселе безмолвно присутствовавший при встрече.
– Вам плохо, Алексей Иванович?
– Каков стервец! – прошептал князь, смахивая слезы. – Жаль, не мой сын, очень жаль. Выдрал бы я его как Сидорову козу, а потом расцеловал бы в обе щеки…
Скобелев мчался, не разбирая дороги, и Млынов едва поспевал за ним. Он считал, что генерал спешит к отряду, чтобы ещё до темноты начать отход, но Скобелев и тут оказался человеком непредсказуемых поступков. Он вдруг резко придержал коня, слетел с седла, обеими руками с силой ударил себя в грудь и ничком упал на землю. Он катался по траве, грыз её, бил кулаками и рыдал громко и зло. Млынов торопливо спешился:
– Михаил Дмитриевич. Михаил Дмитриевич!..
– Подлец я. Подлец!.. – Скобелев повернул к адъютанту мокрое, все в грязи и травяной зелени лицо. – Я солдат своих обманул, Млынов. Они с песней… С песней на смерть шли, они верили в меня, а я? Я?.. Заманил да и оставил без помощи? Как я в глаза им теперь глянуть осмелюсь, как?..
Он снова уткнулся лицом в землю, плечи его судорожно задрожали. Млынов снял с ремня фляжку, силой поднял Голову генерала:
– Глотните, Михаил Дмитриевич. Глотните, говорю!.. и в себя придите. Ну?..
Он заставил генерала сделать глоток. Стал напротив на колени, взял за руки, встряхнул:
– Ну, хватит убиваться. Будет, поплакали.
– Ох, Млынов… – Скобелев тяжело вздохнул, потом ладонями долго тёр лицо, размазывая по бакенбардам слезы и грязь. – Что же теперь делать-то мне, Млынов?
– Отдать приказ об отступлении.
– Вот и отдай, а я тут посижу. Ну, что стоишь? Не бойся, не застрелюсь, – он вдруг потряс кулаком в сторону далёкой криденеровской ставки. – Не дождутся они этого от Скобелева, мать их…
Млынов секунду размышлял. Потом встал, вытянулся.
– Там, на хребте, до сей поры умирают. И будут умирать, покуда вы лично им не объясните, что отступать надо. Все полягут, вас дожидаючись, – помолчав, выкрикнул вдруг звенящим голосом. – Встать, генерал Скобелев! Уж коли признаете, что заманули, то хоть тех спасите, что живы покуда!
Темнело, бой замирал. Он не прекратился сразу по решению полководца, понявшего, что сражение проиграно. Криденер устранился от такого решения, предоставив командирам отрядов самим брать на себя ответственность. Первым это сделал Шаховской: его отряд отходил поэтапно, огрызаясь залпами и заботясь о раненых. Но потрёпанные войска Вельяминова ещё отстреливались, дожидаясь темноты, чтобы под покровом её уйти с заваленного трупами и залитого кровью никому не нужного Гривицкого редута.
Активный огневой бой шёл только на Скобелевском участке фронта. Засевшие в виноградниках на последней перед Плевной высотке турки более не рисковали атаковать, но вели сильный ружейный и артиллерийский обстрел третьего гребня Зелёных гор, где закрепились остатки скобелевского отряда.
Генерал прискакал уже в сумерках. Выехал из кустов на скат и шагом поехал вдоль всей линии: лошадь и белая фигура хорошо были видны как своим, так и туркам.
– Солдаты! – громко крикнул он. – Товарищи мои боевые, друзья, братья мои! Велика ваша отвага, тяжелы ваши жертвы, беспримерно отчаянное мужество ваше! Низко кланяюсь вам и от всего сердца благодарю вас за это!
Турки не слышали, о чем кричит Ак-паша, но и стрелки, и артиллеристы прекратили огонь: даже враг уважал бесстрашие русского генерала.
– Вы славно потрудились сегодня, – продолжал Скобелев, шагом разъезжая вдоль цепи. – Мы не сумели добиться того, за что умирали наши товарищи, не по своей вине. Сражение наше проиграно, резервов более нету, а посему… – он гулко сглотнул подступивший к горлу комок, – посему приказываю отступать. Отходить неторопливо, сохраняя порядок и воинское достоинство, и не забывать при отходе о раненых. Предупреждаю офицеров: если мне станет известно хоть об одном оставленном тут раненом, я предам его командира суду! Полковник Паренсов, полковник Тутолмин, полковник Кухаренко – ко мне! Мы уйдём с поля боя последними.