Сколько ног у обезьянки?
Шрифт:
Неподалеку от родника, у домика табунщика, пир был в самом разгаре. Пировала четверка мотоциклистов, что обогнала школьников.
— Давайте на лошадях покатаемся! — вдруг предложил курчавый парень.
— Нельзя, наверно, — нерешительно возразили ему.
Но тот уже пошел к загону, где стояли лошади. Поднялся на верхний брус загона и плюхнулся на круп одной из кобылиц. Лошадь испугалась, поднялась на дыбы. Парень не смог удержаться и упал на кучку свежего конского навоза. Раздался смех. Курчавый
— Ах, еще брыкаться будешь, зараза! Я тебе покажу!..
Он снова направился к лошади. Она отпрянула в сторону.
— На, возьми, — один из парней протянул уздечку и шапку, наполненную доверху ячменем. — Ты по-хорошему попробуй!
— Не учи, сопляк! — огрызнулся курчавый, но шапку и уздечку взял.
Кобылица не устояла при виде корма, подошла. Парень заманил ее так, что она повернулась крупом в самый угол загона. Дал ей немного полакомиться, затем ловко сунул ей в рот мундштук и крикнул:
— Принесите ведро и веревку!
Принесли ведро с водой.
— Да вылей ты воду, болван! — рассердился курчавый. — Держите за уздечку.
Двое парней перелезли через забор и стали по обе стороны лошади, крепко держа за уздечку. Курчавый не спеша вышел из загона, взял ведро и веревкой стал привязывать его к хвосту кобылицы.
— Может, не надо?
— Ничего, не умрет, — весело ответил курчавый. — Малость попугать можно.
Самади поднялся на высокий холм и увидел там Улугбека, сидевшего перед белым шатром. Стражи не было, слуги были заняты лошадьми и мулами. Они вроде даже не заметили, как Самади прошел мимо них, сам Улугбек тоже не удивился. Губы его тронула грустная усмешка, и он спросил, показывая на серп в руках Самади:
— Ты уже пришел?
— Нет, что вы?.. — Самади поспешил спрятать серп.
— Знаю, знаю… — по-царски широко засмеялся Улугбек. — Ты не похож на убийцу. Садись.
Самади продолжал стоять.
— Вы бы лучше остались в Самарканде, — сказал он,
Улугбек вздохнул:
— Нет. Трудно быть владыкой — одни только сомнения. Никто тебе не скажет правды, помрешь, так и не узнав, кем же ты все-таки был. Отобрав трон, они мне открыли глаза. Я обрел свободу, хочу теперь увидеть другие земли, народы…
— Вам надо спешить, султан, — сказал Самади.
— Ты прав. Нужно до сумерек перейти перевал. Стражу нам не дали. Да и зачем она мирным паломникам? А эти не отказались от меня, — Улугбек показал на своих людей, — потому что знали меня не как султана, а просто как человека по имени Мухаммад Тарагай Улугбек, который, как и они, всю жизнь хотел постичь себя, но ему мешали, хотел добра, а творил зло. Мог бы жить у Абдул-Латифа, все же он мой сын, плоть от плоти моей. Но он теперь царь, пришлось бы мне склонить свою седую голову. Не могу я жить согнутым. И шею свою склонить не хочу, даже и под мечом… — Улугбек поднялся: — Нам пора. Прощай,
— Прощайте, султан, — сказал Самади. — Только вы не дожидайтесь ночи, до цели еще далеко.
— А мы по звездам путь держим, — улыбнулся бывший султан. — Звезды еще никогда не обманывали Улугбека Курагани.
Улугбек дал знак своим людям. Они быстро убрали шатер, помогли старому астроному сесть на коня.
Самади постоял, глядя вслед уезжающим. Тут он услышал крики людей, конское ржанье. Обернувшись, увидел вдали загон табунщиков, в котором крутились лошади, суетящихся людей. Сперва он ничего не понял, но потом, при виде бегущих туда мальчиков, почуял неладное и тоже побежал.
А происходило здесь вот что.
Поблизости от загона оказался Машраб. Увидев, что курчавый затеял с лошадью, он бросил сноп тысячеголовок и кинулся вперед.
— Что вы делаете? Нельзя так!..
— Не мешай, — оттолкнул Машраба плечом курчавый и приказал приятелям: — Отпустите!
Кобылица в первую секунду ничего не поняла, сделала несколько шагов… И понеслась по загону, напуганная висевшим на хвосте чудовищем, которое тарахтело и больно било по ногам. Ее страх передался и другим лошадям. Обезумев, они заметались по тесному загону, наскакивая друг на друга и на неокрепших еще жеребят.
— Пошли, парень. — Курчавый взял Машраба за плечи и насильно увлек к дастархану на траве. — Вот так, садись, ты наш гость, сиди, ешь…
— Она же жеребая!.. — сказал мальчик сквозь слезы.
— Ничего, сама она, дура, остановится — и все будет в порядке, — успокоил его курчавый. — Эй, что вы стали, идите сюда!
Его приятели стояли у своих мотоциклов, нерешительно переглядываясь.
— Не надо было… — сказал самый молодой из них.
— Сдрейфил? — сощурился курчавый.
Тот не ответил, молча смотрел на загон, где носились обезумевшие лошади.
— Живодеры! Живодеры проклятые!.. — закричал Машраб и, вскочив, побежал к холмам.
— Куда?! Не-ет, погоди, гостить так гостить, еще успеешь позвать своих!.. — Курчавый настиг мальчика и опять насильно посадил за дастархан. Налил полный стакан водки: — Пей!
Машраб оттолкнул его руку, и водка разлилась по дастархану. Курчавый наотмашь ударил мальчика. Снова наполнил стакан:
— Пей, кому говорят!
Двое из мотоциклистов уехали. Остался тот, кого курчавый обвинил в трусости.
— Пора сматываться! — закричал он. — Смотри, вон их сколько!..
И действительно, сюда бежали Самади и его ученики. С другой стороны несся табунщик Хасан на взмыленном коне…
Курчавый то ли понял, что бежать уже поздно, то ли из гордости, но продолжал стоять на месте.
Подскакал табунщик и с лету замахнулся кнутом:
— Что ты наделал, ублюдок!
Прикрывшись рукой от удара, курчавый отпрыгнул в сторону и выхватил ружье, спрятанное под хурджуном. Грохнул выстрел.