Сколько ног у обезьянки?
Шрифт:
— Сдали в музей?
— Нет, у себя оставили. Попробуем сами разобраться.
Член комиссии сел. Встала Лола Абдурахмановна.
— Хочу сказать несколько слов о товарище Самади, который у вас ведет физику. Мне кажется, товарищ Самади слишком либерален. Я попросила его собрать тетради учеников. Схемы и рисунки различных устройств и механизмов выполнены весьма небрежно.
— Это личная инициатива, Лола Абдурахмановна, — вставил завуч. — Вообще-то, «о физике полагаются лишь тетрадки для решения задач.
— Ну
Она раскрыла тоненький альбом для рисования и показала собранию детский рисунок, где был изображен заяц с фантастически длинными ушами, а рядом с ним, только в более мелком масштабе, — танк, боевой, со звездочками и… с резко сломанным стволом. Под рисунком красовалась крупная «пятерка».
— Очень способный мальчик, — пробормотал Самади.
— Это вы кого защищаете, Музаффар? — спросил Акбаров.
— Машраб… Сын Бабаевых.
— Ах, сын вашего парторга!.. — сказала дама и вполне добродушно спросила: — А вы, случайно, не хотите ему понравиться?
— Нет, — сказал Самади.
— Тогда остается вас поругать за чрезмерную щедрость в оценке, — сказала дама. — Во-первых, это не имеет отношения к физике, во-вторых, такого зайца может нарисовать и двухлетний мальчуган, а танков в детских рисунках хоть отбавляй. Ваш художник не очень мне понравился, хотя бы потому, что здесь не хватает традиционного солнца.
— Должно быть, он рисовал ночью, — сказал Мансуров.
— Вы не правы, Лола Абдурахмановна, — сказал Акбаров, внимательно изучавший рисунок. — Мальчик действительно добрый. Вы хорошенько посмотрите на его танк.
— Ну и что? — спросила дама небрежно. — Уже нагляделась. Танк как танк, к тому же со сломанным стволом. А это противоречит логике.
— В том-то и дело! Будь ствол правильный, это был бы самый заурядный танк, а не искусство.
— Уж не Рембрандт ли этот ваш ученик?
— Не Рембрандт, но тоже любопытный человечек.
— Чем? — спросила дама досадливо. — Не пойму, вы что, меня разыгрываете? В чем дело, товарищ Акбаров?
— В том, что он сначала нарисовал зайца, потом уже взялся за танк. И ему пришлось сломать ствол танка, иначе дуло упиралось бы прямо в голову зайца н могло убить его. Теперь поняли?
Дама поняла и вспыхнула. И впервые за эти минуты сказала тепло, очень проникновенно:
— Да разве их сразу поймешь…
Замолчали. Тишину прервал голос Самади:
— Я тоже не сразу понял. Только потом, когда он сам сказал…
И умолк. Встретился с взглядом Акбарова. Историк смотрел серьезно, внимательно. Самади отвел взгляд, увидел девушку из комиссии. Опустил голову, стал опять маленьким, неприметным.
…Позже, у микроавтобуса, когда прощались с Лолой Абдурахмановной и другими приезжими, Самади вдруг увидел девушку из комиссии рядом с собой.
— Я остаюсь, — сказала она, улыбнувшись. — Я не комиссия, а всего лишь практикантка.
— Извините, я не знал.
— А вы меня даже не спросили, — все еще улыбаясь, сказала она. — Меня зовут Инобат.
— Музаффар. Физику веду. И еще астрономию…
— И уроки рисования? — хитро спросила девушка.
— Нет… Рисовать я не умею, — ответил Самади.
Настала очередь седьмого «Б» ухаживать за шелкопрядом. Помещение, где содержались черви, было в полумраке, как и советуют светила сельскохозяйственной науки. Дальний конец огромных, в три этажа, стеллажей, упирался в стену.
Самади посмотрел на висевший на стене термометр, бросил несколько поленьев в печку и вышел в переднюю комнату. Здесь был весь его класс. Инобат тоже помогала резать побеги, очищать их от зеленых плодов.
Вошел мальчик, вокруг пояса повязана веревка, за веревку заткнут топор — заправский дровосек.
— Дядя Хасан не дает рубить свои тутовники, — сказал он Самади. — Взял и выгнал вас со двора…
— К нему Ахмада надо послать. Они большие друзья, — подал голос Бабур, и девочки прыснули. — Вечно с ними приключения. Сегодня упал с дерева. Вы бы видели, как он ревел!.. А еще летчиком хочет стать. Летчики не ревут.
Ахмад молчал. Только теперь Самади увидел пятна крови на рубашке мальчика. Инобат ахнула, когда, подняв рубашку Ахмада, увидела кровоточащие ссадины.
— Пожалуйста, Инобат, аптечку принесите, — сказал Самади, а когда девушка ушла, спросил Ахмада: — Больно было?
— Да.
Задыхаясь, прибежала Инобат. Достала из аптечки спирт, вату.
— Сейчас… быстренько… потерпи немного…
По лицу мальчика было видно, каково ему теперь.
— Больно?
— Н-нет… — сквозь зубы ответил Ахмад. И молчал до тех пор, пока не перевязали ему руку. — Вы отцу не говорите, учитель. Маме я сам скажу. И к врачу сам пойду.
— Хорошо, Ахмад.
— Странный мальчик, — сказала Инобат, когда Ахмад ушел. — Может, и вправду летчиком будет…
— Не думаю, — ответил Самади.
Опять он поехал в город на мотоцикле.
В скверике, среди детворы, заметил свою дочку. Вырулил. Дочка увидела его, прибежала.
— Обезьянку привезли? — спросила она.
— Нет, дочка, еще не успел зайти в магазин. — Самади снял каску и посадил дочку на сиденье. — Поедем домой?
— А мама?
— Маму потом заберем.
— Папа, а сколько ног было у той обезьянки? — Девочка загрустила, вспомнив его прошлый приезд. — Я даже не успела их сосчитать. Вы мне другую привезете?