Сколько стоит корона
Шрифт:
-- Жаль, что вы не хотите говорить мне правду, милорд Трэнт, -- сообщил ему Дойл и вышел из кельи. Этого допросят на дыбе.
Милорд Грейл -- так непохожий на Трэнта, длинный, худощавый, с желтоватым лошадиным лицом, тоже начал браниться с порога. Только он не обвинял во лжи, а утверждал, что его подставили и оклеветали, чтобы занять его место в совете. У него не потели ладони и не бегали глаза, зато он то и дело облизывал сохнущие губы и хватал себя за подбородок через слово. И от него буквально пахло страхом.
Милорд Эск был спокоен
-- Если бы я замыслил убить его величество, я сделал бы это как рыцарь, собственным мечом, а не как крыса из подворотни. Вы ошиблись в своих подозрениях, милорд Дойл, -- имя его выплюнул, как будто оно было ядовитым.
От уверток и лжи начинала болеть голова, язык пересыхал от повторения одного и того же, раз за разом, с одинаковым спокойствием и одинаковой невозмутимостью. Нельзя было показать злобы, нельзя было обнаружить усталости. Все двенадцать повторяли как один: они невиновны.
Из северной башни Дойл спустился, когда обеденное время давно прошло. Рик ждал его у ступеней и, увидев, почтительно поклонился.
-- Я хочу допросить Трэнта после обеда. Без серьезного вреда, но так, чтобы испугать.
-- Милорд хочет проверить свои сведения?
– - тихо уточнил Рикон.
-- Не совсем. Я хочу его напугать и посадить перед Ойстером, а потом послушать, что они друг другу наговорят. А заодно...
– - он задумался, формулируя мысль, -- шепну Ойстеру, что его непременно четвертуют на площади, что король уже подписал приговор.
-- Разрешит ли милорд дать ему совет?
Дойл согласно кивнул, и отец Рикон заметил:
-- Сообщите милорду Ойстеру, что перед казнью он будет оскоплен на площади, ибо покушался он на род королевский, а потому лишен будет даже после смерти продолжать род собственный. А также напомните, что Всевышний почитает скопцов не мужчинами, но женщинами, и воздает им кары и награды сообразно их полу.
Дойл невольно дернул углом рта -- о том, как падок был милорд Ойстер на женский пол знала, наверное, вся столица.
-- Хороший совет, отец Рикон. Отобедаешь со мной?
Из-под капюшона блеснул острый взгляд.
-- Я был бы рад этой чести, милорд, но в благодарность за избавление его величества от беды я вознамерился держать пост пятнадцать дней, как заповедует нам поступать Всевышний.
Дойл прислушался к себе и понял, что даже из благодарности не готов продержаться на воде и черством хлебе пятнадцать положенных дней.
-- Помолитесь и за меня, отец Рикон, -- почтительно попросил Дойл, но от благословения знаменем Чистого Солнца уклонился. Как бы далек от церкви он ни был, из всех святейших отцов Рикон был бы последним, к кому он пошел бы за благословением. И Рик это отлично знал.
-- Однако я почту за радость составить вам компанию.
Пока Дойл ел, Рик не произнес ни слова, только велел Джилу удалиться и прислуживал сам. А когда Дойл, насытившись, отодвинул тарелку и вытер
-- Я также благодарю Всевышнего за то, что он сохранил вашу жизнь.
Дойл кивнул и сказал, отвечая на собственные мысли:
-- Впереди тяжелые дни.
Рикон согласно поклонился и, сверкнув черными глазами из-под капюшона и удалился.
Короткий отдых и пища восстановили силы Дойла, и он вышел из своих комнат, чтобы продолжить грязную (как наверняка считала леди Харроу) работу, которую все равно за него никто не поспешит выполнить. Но не прошел он и двадцати шагов, как сзади раздалось громкое, искреннее и почти испуганное:
-- Милорд Дойл!
Он обернулся, и тут же к его ногам упала тоненькая, прелестная Майла Дрог. Он почти забыл о ней за прошедшее время, но сейчас, увидев, вновь испытал невольный прилив чистого восхищения: ее красота была слишком яркой, слишком очевидной и слишком безусловной. Но, отметив это, он, к своему удивлению, не ощутил никакого волнения тела и никакого трепетания души -- она была красивой статуей, искусным портретом, но ничем больше. Тогда как, упади перед ним на колени другая женщина -- та, которая гневно попросила его не заводить с ней больше разговоров, -- и все его тело охватил бы огонь, а сердце сжалось бы и забилось бы сильнее.
Оглядев Майлу, он вспомнил тот поцелуй, который однажды оставил на ее маленьких розовых губах, ее смущение, испуг и отвращение, и спросил:
-- Чего вы ищете теперь, нимфа?
Кажется, в прошлый раз она искала справедливости -- если учесть, что Эйрих об этом ни словом не обмолвился, скорее всего, не нашла.
Кажется, она потерялась ненадолго -- но снова подняла глаза и произнесла:
-- Милорд, я пришла молить о милости.
-- Вы спутали меня с королем. Он -- даритель милостей.
-- Эту милость подарить можете только вы один. Все знают, милорд, что вам подвластны судьбы всех подданных королевства, что ваша, а не королевская рука затягивает петли на шеях виновных и невиновных, -- проговорила она с жаром и со слезами на глазах.
Эти слова неприятно царапнули.
-- Обвинять меня в несправедливых решениях на службе короля -- не лучший способ заслужить мою милость, -- сказал он жестко.
– - Но говорите -- чего вам нужно.
-- Я молю вас освободить невиновного, схваченного по вашему приказу, -- она прижала руки к груди, в глазах засверкали слезинки.
-- Невиновные не пострадают. Виновные понесут наказание.
-- Милорд, человек, о котором я говорю, невиновен. У него и в мыслях не было участвовать в том чудовищном, подлом деле, в котором его обвиняют.
-- Говорите ясней и короче, -- велел Дойл, начиная злиться. Ему не хотелось стоять в этом коридоре, не хотелось слушать мольбы этого цветочка.
-- Я говорю о верном слуге короля милорде Грейле.
-- Если он верен, он будет освобожден. Если нет -- его ждет плаха. Молить меня о чем бы то ни было совершенно бесполезно.