Сколько стоит корона
Шрифт:
-- Вы очень заботливы к своим подданным, сир -- рыкнул Дойл, мысленно проклиная себя и свою гордость. Пошли он кого-нибудь к леди Харроу, давно знал бы, что она больна, и мог бы отправить к ней лекаря.
Эйрих явно хотел сказать что-то не менее едкое, но передумал и произнес мягко:
-- Просто женись на ней, и дело с концом.
Дойл некоторое время ничего не говорил, уставившись на коротко стриженую гриву коня, а потом неожиданно для себя сказал:
-- Непременно женюсь. Как только буду уверен, что ее не слишком сильно трясет от ненависти и отвращения ко мне.
Что
С другой стороны -- разве он не сказал правду? Если бы он был уверен, что леди Харроу не испытывает к нему ненависти за то, что на его руках кровь врагов Стении, и отвращения за его уродство, он не колеблясь предложил бы ей брак. Если Эйрих хотел это услышать -- на здоровье, пусть радуется полученному ответу.
И Дойл выбросил этот разговор из головы, тем более, что у него была значительно более насущная тема для размышлений -- после праздников он планировал вернуться к обсуждению единой монеты Стении, и, учитывая значительно поредевший совет, решение могло быть положительным. А значит, весна будет трудной: милорды не будут рады расстаться с таким удобным источником личного дохода и будут сопротивляться изо всех сил, страну придется наводнить проверяющими, в столице нужно будет расширить чеканный двор. И придется поторопиться, чтобы к осеннему сбору налогов система заработала, как должно.
Погрузившись в подсчеты необходимых затрат и составление мысленного списка необходимых действий, Дойл почти не заметил окончания церемонии и возвращения в замок, равно как и всех попыток Эйриха вернуться к разговору.
У себя в комнате он потребовал обед, и принялся свой список и план переносить на бумагу. Проблема была одна и заключалась она в высоких затратах. Не меньше четверти годового поступления денег в казну придется отдать на реформу -- а значит, на чем-то придется экономить. Положим (Дойл решительно вычел из получившейся суммы треть), часть он сумеет оплатить не из казны, а из собственных средств -- ремонт замка Дойл как ждал последние лет пять, так подождет и еще год. Какую-то лепту придется внести храму (исходная сумма уменьшилась еще немного), но на большой взнос рассчитывать не приходилось -- храм отлично умел притворяться неимущим, когда дело доходило до помощи короне.
Возможно, что-то удастся стрясти с банкиров и ростовщиков -- они дорожат своими деньгами и не захотят подвергать их риску, скорее уж заплатят. К сожалению, даже при таком раскладе на казну ляжет непростое бремя. Дойл недовольно отложил перо, стер с пальцев чернила и задумался о том, чем жертвовать.
Будь его воля, он просто на год прекратил бы все пиры и увеселения, равно как большие и малые охоты -- сэкономленных средств с лихвой хватило бы на все необходимое, включая наем и обучение проверяющих и увеличенное жалования для солдат им в охрану. Но Эйрих и совет никогда на это не пойдут. Уменьшать финансирование армии было нельзя -- пусть
Разумеется, всегда можно было поднять налоги -- однако это был плохой вариант. Налоги оставались неизменными уже четыре года, и крестьяне в провинции только-только начали чувствовать стабильность.
К тому моменту, как Джил шепотом сообщил, что пора собираться на пир, Дойл так ничего и не придумал, поэтому его настроение упало окончательно, и он едва не сорвался на мальчишке -- но удержал себя в руках, разве что обругал за криворукость, когда тот подлил в медную ванну слишком много горячей воды.
Наконец, одевшись, Дойл велел:
-- Пойдешь со мной. Развлекайся как хочешь, но следи за моим кубком.
-- М-милорд, вы опасаетесь, что вас могут отравить?
– - уточнил Джил.
-- Нет. Опасаюсь, что меня могут напоить. Так что смотри в оба -- даже за королем.
Он не стал добавлять: "Особенно за королем", -- хотя именно это и подумал.
От обычного пира этот отличался разве что антуражем -- под потолком зала были развешаны медные лики солнца, а в центре перед столом установили огромную чашу, в которой постепенно разгорался огонь. Вокруг пока неторопливо сновали ряженые в красное шуты, придворные -- тоже в основном в красном -- столпились кучками у столов, поглядывая не без жадности на выставляемые слугами блюда.
Дойл -- в черном, а не в красном, -- как обычно привлек внимание своим появлением: на время все разговоры затихли, а кучки переформировались так, чтобы дать Дойла возможность пройти к своему месту, ни с кем лишний раз не заговорив. Единственным исключением был выросший у него на пути Кэнт. Махнув своей ручищей, он радостно провозгласил:
-- Да светит тебе солнце, принц!
Дойл скривился, но ответил:
-- И тебе, лорд.
Кэнт расхохотался низким смехом и уже тише спросил:
-- Ты так и не полюбил все эти пирушки, Торден?
-- Я люблю пирушки, -- ответил Дойл, -- те, которые проходят у костра, в компании людей, готовых умереть друг за друга. А не с этими свиньями.
Кэнт снова засмеялся:
-- Я тоже порой скучаю по тем добрым временам. Не думал никогда опять рвануть на север?
Дойл хмыкнул:
-- Да кто мне даст. Я уже не младший принц, который может делать, что ему вздумается. Да и ты, Кэнт, давно уже не третий сын, которому наследство не светит.
Здоровяк погрустнел -- не только из-за упоминания об отце и двух старших братьях, погибших на войне с Остеррадом, но и из-за намека не лежащую на нем ответственность.
-- Умеешь ты все испортить. А как хорошо было быть просто Стиви, на которого всем плевать.
-- Не тот ли самый Стиви то и дело ныл, что после войны ему можно будет сразу топиться, чтобы только не подохнуть с голоду?
– - отозвался Дойл. Кэнт состроил обиженную рожу и отошел, а Дойл обернулся -- как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с леди Харроу и преисполниться желанием немедленно последовать старому совету Стиви Кэнта и утопиться.