Сколько стоит рекорд

Раевский Борис Маркович

Стадион насторожился, замер. Стадион ждал. Трибуны ведь не знали, что «русский Оло» вышел на лед полубольной.

Стадион жаждал быстрых секунд. Недаром же про этого Оло писали: «новая звезда», «скороход № 1».

И только стоящая возле дорожки небольшая группка русских понимала весь драматизм этих минут.

Борис Зыбин топтался неподалеку от стартера, тревожный и возбужденный. Его черед бежать еще не скоро.

«Ай да Олежка, — думал он. — Все-таки вышел на лед! И внешне вроде бы даже незаметно… Уверенный,

как всегда. Одно слово — пушка!»

И еще один человек на трибунах сознавал всю трагичность положения: мистер Бергман.

Он очень переживал за «русского Оло». Полюбился ему этот парень. И кроме того, мистер Бергман отчасти чувствовал себя виноватым. Ведь это он в баре шоколад… Презент! Хорошенький презент! Правда, вообще-то виноват не он, не хозяин гостиницы, а фирма кондитерских изделий. И все же…

Он потом узнавал. Отравление шоколадом — редчайший случай. Отравляются консервами, рыбой, мясом. Но шоколадом? И все-таки — бывает…

Вот и его Билл. Целые сутки собаку терзали страшные боли. Еле спасли.

А русские?.. Не подозревают ли они?.. Может, думают, что он нарочно?.. Подсунул шоколад…

От этой мысли мистера Бергмана бросало то в жар, то в холод. О, он знал свирепые нравы «большого спорта»! Знал, что там делались штучки и похлеще.

Неужели же русские предполагают, что он?.. Это было бы ужасно!

И сейчас, на трибуне, мистер Бергман ерзал от беспокойства. Он никому не сказал о болезни русского чемпиона. О, мистер Бергман — старый спортсмен! Он знает: о таких вещах не распространяются. Молчок. Секрет. Противникам нельзя этого знать.

Сухо щелкнул пистолет стартера, и не успел еще игрушечный хлопок выстрела домчаться до трибун, как скороходы рванулись вперед.

Стадион взревел. Борис Зыбин на миг отвел глаза от дорожки. Зрители орали, выли, молотили кулаками по дощатым стенкам трибун. Басом рявкала какая-то труба, кто-то истерически вопил: «Артур! Артур!». Слева хором запели — не то молитву, не то гимн.

Все знали: пятисотка — коронная дистанция «русского Оло». Он, конечно, обойдет Артура Стивсгруда. Но не это волновало сейчас болельщиков. Время? Какое время он покажет? Удастся ему выйти из сорока секунд?

Об этом тревожился и Борис. Он видел: старт Олег взял хорошо. Казалось, его рывок слился с выстрелом.

«О, здорово!» — Борис даже свистнул, лихо, по-разбойничьи.

И тут же оглянулся. Нет, на него никто не обращал внимания. В этом диком реве можно было хоть мяукать, хоть кукарекать, все равно сосед не слышал соседа.

Уже после первых двухсот метров Олег намного оторвался от шведа. Шел Олег резво и красиво. И болельщики орали, поддерживая симпатичного русского парня.

И только истинные ценители видели: нет, не то. Что-то происходит с этим русским. Его бегу не хватает обычной мощности, напора, темперамента.

И мистер Бергман, сжавшись от возбуждения в комок, сложив руки на груди ладонями вместе, будто он молился (а может, и впрямь молился?) — мистер Бергман тоже видел…

Оло идет хорошо. И все-таки… Нет, не то…

А Борис Зыбин словно не хотел замечать этого.

— Работай, Олежка! — возбужденно шептал он. — Давай!

Но вскоре и он с горечью убедился: нет, не то…

И секундомеры холодно отметили: нет, не то. 42,2 секунды. Результат неплохой, но — не для Олега Горева. Обычно он укладывал эту дистанцию примерно в сорок секунд.

Две секунды, две драгоценные секунды потеряны.

А с ними — и все шансы на успех.

Да, впереди у него еще три забега. Но, как у любого многоборца, у Олега были свои любимые дистанции. Те, где он особенно силен. И самая коронная — пятисотка. И вот, на тебе!

Впрочем, все закономерно…

Чудес на земле, видимо, нет.

Борис Зыбин, как только Олег финишировал, ушел в раздевалку.

Он сидел в кресле, уже одетый, готовый к старту (он бежал в одиннадцатой паре и до забега оставалось минут пятнадцать).

Сидел насупленный и тревожный. Да, он, как и все в команде, конечно, понимал: после болезни Олегу не показать хорошего результата. И все-таки… Все-таки где-то в глубине души Борис надеялся. Он уже так привык к поразительным победам Олега. И главное, знал его неистовое, фанатическое упорство…

Борис видел, как похолодели, словно бы замкнулись изнутри, глаза Олега, когда он готовился к старту.

Он как бы отключился. Наглухо отгородился. От всего. От громыхающих трибун. И рекламных щитов. И врагов. И друзей.

Он весь сосредоточился на одном. «Поймать» выстрел…

Борис видел — на дистанции Олег отдал все. Весь запас сил. До капли. И все же…

«Да, вот обида!»

Борис резко дернулся в кресле, даже пружины застонали.

Всегда за границей, на состязаниях, рядом с Олегом, он чувствовал себя как за спиной отца. Да, как сын, пусть уже взрослый, но за спиной отца. Уверенно и спокойно.

Отец не подведет. Отец не растеряется в самой трудной схватке. С отцом — все легко.

А сейчас — словно ты один. Нет отца. И надеяться не на кого. Надо самому, только самому…

Да, конечно, вся команда сейчас рассчитывает лишь на него. Все-таки он пятый в Европе. Он — пятый. А тезка — восьмой. Ясно?

Кто теперь должен поддержать команду?

…Он опять словно видел Олега. Вот — выходит на старт. И глаза его… Как бы задернутые изнутри. Отгороженные от всех. От всего. С каким яростным упорством, полубольной, бежал он, отдавая всего себя…

…Борис глянул на часы. Пора.

Он встал, вышел на лед. У дверей раздевалки стоял Олег.

Лицо у него было желтое. Даже сейчас, на морозце, не порозовело.