Сколько стоит ваше сердце?
Шрифт:
— Конечно. Следуйте за мной, ваша милость.
Марк лениво отсалютовал им вслед, и Алета поспешила за провожатым, надеясь, что ее позвали, чтобы сообщить добрые вести об Эшери. И только на полпути ее вдруг нагнала странная мысль: А как этот охранник узнал, где ее искать? Но, подумав немного, Алета решила, что, скорее всего, искали везде — и выбросила ее из головы.
Император бросил взгляд на секретаря: понял? Успел?
— Барон, — тот брезгливо поджал губы, — неотесанный мужлан. Высечь на конюшне и выкинуть.
— За что?
— За глупость, — отрезал секретарь, — бунт ему в Кайоре померещился. Кайора усмирена надежно, два гора назад. И там имеется наш гарнизон, где капитаном — преданный человек.
Рамер сощурился.
— А скажи-ка мне, любезнейший, когда в Кайоре был предпоследний бунт?
— До того, как вы послали туда…
— До того! Когда.
— Три года назад, ваше императорское величество.
— А до этого?
— Четыре с половиной года назад.
— А еще раньше?
— Это было еще при вашем отце… шесть лет назад, ваше императорское величество.
Дураком секретарь не был. А спесь… Это лечилось. Иногда даже без порки на конюшне. Достаточно было натыкать носом в факты, как породистых щенков тыкают в лужу, которую они сделали не в том месте.
— Но там наш гарнизон…
— Если за год нельзя найти подходы к капитану гарнизона, значит, в этом мире что-то не так, — задумчиво проговорил Рамер Девятый. — И еще баронесса…
— Замуж ее нужно отдать поскорее, — сказал секретарь, — лучше всего — прямо сейчас.
— Да? — император шевельнул бровью, — и за кого же?
— Разве у вас мало преданных людей? Мой старший сын, виконт Валси…
— Да ты совсем сдурел, любезнейший? — изумился император, — мальчишке четырнадцать лет, ему в солдатики играть.
— С вашего позволения… горничных он уже щупал…
— Вот именно, — фыркнул Рамер, ни на секунду не принявший предложение всерьез, — и что будет дальше? Женится — и продолжит… щупать? А у супруги стратегически-важное владение.
— Яйца оторву!
— И зачем он тогда будет нужен жене? — император еще не смеялся, но был к этому близок. Секретарь тоже понял, что подкат не прошел, а если так, отчего бы не пошутить, — Нет, Лекс, отрывать яйца мальчику ни к чему. Лучше дать перебеситься и женить, когда гон пройдет. А баронесса… Замуж ее, безусловно, отдать необходимо. За кого — посмотрим, что будет нам выгоднее. Я поручаю тебе составить список, и напротив каждой фамилии написать во-первых, почему этот дворянин может быть предан Империи и императору. А во-вторых… во-вторых, почему он может предать. Недостатки. Пороки. Семейные неурядицы. Долги. Ну, не мне тебя учить. И — пригласи баронессу.
Но Алету опередили…
— Басаэ те…
— Соу!
Обжора озадаченно посмотрел на Эшери. Они сидели на крыше шикарного особняка баронов Шайро-Туан, в тени широкой каминной трубы, возвышавшейся над всей Кайорой.
— Это что?
— Традиционное приветствие. На картаэльском.
— Почему на на фиольском?
— Чтобы слуги не подслушали. Здесь приграничье, язык ближайших соседей знают все.
— А тебе и картаэльский знаком?
— Не в совершенстве. Но в достаточной мере, чтобы понимать. А ты — молодец, с прослушкой не промахнулся. Я думал, они сядут в кабинете…
— Я тоже думал, — пожал плечами Обжора, — но держал в уме и другие варианты. Так что на всякий пожарный провесил прослушку везде.
Эшери с сомнением посмотрел на приятеля.
— И ты еще жив?
— Ну, я же не носился по всей Кайоре, как в зад укушенный. — Обжора хотел еще что-то добавить, но Эшери вскинул руку, призывая его к молчанию. В комнате снова заговорили: резко, напористо, почти зло.
И с каждым словом Эшери все больше и больше мрачнел, уходя в себя. Взгляд зеленых, "бутылочных" глаз застыл в одной точке и приобрел ощутимую тяжесть.
Обжора так и не решился спросить своего сеньора, о чем идет речь. Но дал себе слово непременно выучить картаэльский.
Разговор оказался коротким. Спустя всего две малые клепсидры, гости попрощались с хозяевами и отбыли зеркалом, а господин и госпожа удалились к себе, перебрасываясь короткими и ничего не значащими репликами о хозяйстве и погоде.
Вскоре опекун баронессы приказал подать к крыльцу лошадь и отбыл во главе небольшого отряда. Надо думать, искать свою пропажу. Только после этого Обжора решился тронуть Эшери за рукав.
Монтрез поднял голову.
— У тебя есть еще один камень памяти?
— И не один, а что?
— Давай. Прямо сейчас. Я сброшу на него разговор.
— Эшери…
— Я не собираюсь совершать героическое самоубийство.
— Слава Небу, — выдохнул Обжора, — а то уж я подумал…
— Мы попробуем выскочить, оба. Но, на всякий случай — я передам тебе камень. Он должен оказаться у Императора как можно быстрее. И — это важнее наших с тобой жизней.
— Все настолько серьезно?
— Более чем, — Эшери невесело улыбнулся, — кажется, мы накануне очень большой войны. И, боюсь, остановить ее не получится.
К удивлению герцога, Шаари только плечами пожал. И рассудительно сказал.
— Анеботум. Было бы странно, обойдись здесь без войны. У нас было почти два десятилетия мира. Боги дали нам очень хорошую отсрочку, просить о большем — уже наглость. Дальше мы должны сами.
Как две легкие, неслышные и неощутимые тени, они скользнули с крыши на задний двор, обнесенный высоким забором. Обжора потрепал по холкам двух здоровенных сторожевых собак — барбосы довольно заухмылялись, вывалив языки.