Сколько стоит ваше сердце?
Шрифт:
— Я и не собираюсь держать Винкера в резиденции, — пожал плечами Император, — сам не хочет. Он рвется на фронт, и, по словам Райкера, как стратег он очень неплох. Конечно, по молодости допускает ошибки, но и удачных решений у него немало. Генерал предсказывает ему военную карьеру.
— Генерал не политик, — отрезал Абнер, — ты лучше представь ситуацию: этого гения взяли в оборот заговорщики. Не важно — деньги, женщина, шантаж… Он замотивирован на то, чтобы оторвать тебе хвост — и у него здесь нет противников!!! Я говорю тебе абсолютно честно, я с ним
Истерика мага была бы забавной… если бы за ней не стоял настоящий страх. Рамер плюнул на воспитательный момент, отбросил папку, которую все равно уже не читал и похлопал по крышке стола, приглашая Абнера присесть.
— Все это понятно, — кивнул он, — и я даже где-то с тобой согласен. Но ПОКА у Винкера нет мотива отрывать мне хвост, а превентивно, за возможности — я не вешаю. Хочешь за ним следить — следи, лишним не будет. А сейчас, — Рамер пошарил в столе и вынул белую полотняную салфетку с уже побуревшими пятнами, — займись-ка делом, это хорошо успокаивает.
Здесь то, что ты так и не смог добыть — кровь Алеты. Надеюсь, невесту ты мне не посоветуешь немедленно уничтожить. Просто чтобы чего не вышло.
— Мой Император…
— Ты паникер, Абнер. Все. Работай — и дай, наконец, поработать мне.
Глава 25 ГУАДЛААХЕ
День ожидался особенно жарким и душным даже для этого, жаркого и душного лета. Ящерицы и змеи попрятались под камни. Прочая живность — горные куницы, шакалы, коты и суслики вообще не казали носов из своих укрытий — бегать по такой жаре в шубах дурных нет.
Горы блестели под солнцем и казались белыми, словно в снегу — но вид их никого не обманывал. Там на камнях был форменный ад — яйца можно без сковороды жарить.
И сейчас он туда пойдет… Странное животное — человек.
Эшери наполнил тыквенную флягу не водой, а травяным отваром, слабосоленым, и подвесил на пояс. Большого запаса он брать не стал — если до Каего Пальца нельзя дойти с одной флягой — значит до него вообще дойти нельзя.
По той же причине не брал припасы. Днем по такой жаре есть не захочется, а ночью оголодавшая живность обязательно вылезет и кто-нибудь из них окажется неосторожен, чтобы попасться голодному магу. Уж змею-то он точно добудет.
Мясо змеи мягкое и нежное, а если его правильно запечь в углях, с нужными травами, кисет с этой сухой драгоценностью он все же взял с собой — не огрузит, так с ним никакие мидии в вине не сравнятся.
…Тамире до сих пор косилась на него, как лошадь на пожар. Дворян она навидалась всяких, правда, больше мелких — и твердо знала две вещи: они всегда требуют самое дорогое и им всегда невкусно.
Вид целого герцога, с удовольствием наворачивающего простую чечевичную похлебку, будил в ней почти религиозный страх. Но не объяснять же, что бывали времена, когда даже такая похлебка за счастье казалась…
Катиаш
Эшери про себя помянул ад и демонов, он надеялся уйти потихоньку, чтобы избежать этого разговора, выбрал тропу наверх — дальше они все равно сходились, и верхняя была короче, но гореть на этих камнях было счастьем сомнительным.
Эшери надеялся на щит… и Катиаш просчитал его, как ребенка.
— Доброго Утра вашей светлости…
— Доброе, — кивнул он и присел рядом. Нарвался — так нарвался, чего уж теперь.
— Говорить с тобой хотел, — обстоятельно, как принято у крестьян, начал хозяин.
— Говори, — Эшери улыбнулся. Катиаш ему нравился, он был похож на камень: твердый, спокойный, несуетливый. Готовый выдержать все, что посылает небо — хоть снег, хоть эту адову жару.
— В отряд к тебе хочу.
Эшери промолчал. Не потому, что не хотел отвечать. Он знал эту повадку местных — делать длинные паузы чуть не после каждой фразы. За это их считали тугодумами. Даже анекдоты ходили во множестве. Но Монтрез быстро разобрался, что это была не медлительность ума, а местный этикет. Считалось хорошим тоном дать собеседнику возможность высказаться, возразить — а то и выругаться, если ты уж совсем глупость спорол.
А если собеседник молчал — вот как сейчас молчал Эшери, значит, был согласен или, по крайней мере, готов слушать дальше.
— У меня к бритым счет длинный. А времени немного. Надо бы закрыть… — Монтрез щурился на солнце, медитативно зачерпывал пятерней сухой песок и высыпал обратно. — Возьмешь?
— Не сейчас, — коротко ответил он.
— Э-э… — Такого Катиаш не ждал. Готовился возражать, что не смотря на почти полную слепоту он пригодится.
— Я знаю, что пальцы у тебя ловкие, и по горам, если в связке, ты идти сможешь. Обузой не будешь.
Катиаш несколько раз кивнул. Это были именно те слова, которые он хотел сказать большому вельможе с мягким голосом, который жил в его доме как гость, сидел за его столом, спал на продавленном тюфяке, брошенном на пол… И трепал захватчиков его земли как пес — тряпку. Иногда до чуткого носа Катиаша доносился запах гари, а потом приходила сладковатая нота тлена. Это всегда означало, что очередной отряд бритых нашел свой конец в этих горах.
Но отрядов этих было много, и они все прибывали и прибывали, грамотно обкладывая горы, продвигаясь по удобным дорогам и занимая деревню за деревней.
Не нужно быть стратегом, чтобы понять — Эшери и его людей выдавливали по двум направлениям: на юг, к пустыне или на запад, где высились Каевы Пальцы — скалы, которые считались абсолютно неприступными и ни к чему не годными кусками камней.
Эшери не обольщался — перекрыть поток фиольских отрядов через границу он не сможет. Это не портальная арка, которую достаточно просто взорвать. Граница проходила и по суше, и по морю, новые "бритые" прибывали два раза в семидневку, и оставаться в Демоновой Песочнице (так местные звали горный район на подошве Седла) было самоубийством.