Скользя во тьме

Дик Филип Киндред

— Ага. — Донна снова с закрытыми глазами кивнула, погруженная в свой кайф. — Раньше, чем кто-то их растопчет, и они… умирают.

— Ты знаешь меня, — выдохнул он. — Ты мои мысли читаешь.

Донна легла на спину, откладывая гашишную трубку в сторону. Трубка упала.

— Уже нет, — пробормотала она, и ее улыбка медленно испарилась.

— Что случилось? — спросил Арктур.

— Ничего. — Донна только помотала головой.

— Можно мне тебя обнять? — спросил он. — Я хочу тебя обнять. Ага? Типа прижать к себе. Ага?

— Нет, — сказала она. — Нет,

ты такой урод.

— Что? — переспросил он.

— Нет! — теперь уже резко произнесла Донна. — Я кокаина нанюхалась. Мне надо быть предельно осторожной, потому что я кокаина нанюхалась.

— Урод? — в гневе повторил Арктур. — Еб твою мать, Донна.

— Оставь мое тело в покое — и все дела, — проговорила она, глядя ему в глаза.

— Ага, — кивнул Арктур. — Конечно. — Поднявшись на ноги, он попятился. — Оставлю, можешь не сомневаться. — Ему страшно захотелось выйти к своей машине, достать из бардачка пистолет и выстрелить Донне в лицо — разнести ее череп на кусочки, залить кровью эти ненавистные глаза. Но почти сразу же эта гашишная ярость и ненависть схлынули. — Хуй с тобой, — мрачно произнес Арктур.

— Терпеть не могу, когда меня щупают, — сказала Донна. — Я должна за этим следить, потому что нюхаю много кокаина. В один прекрасный день я отправлюсь к канадской границе с двумя килограммами кокаина на теле, и в дырке тоже. Я скажу, что я католичка и девственница. Ты куда? — Теперь Донну охватила тревога; она привстала.

— Я поехал, — буркнул он.

— Твоя машина у тебя дома. Я тебя отвезу. — Растрепанная и полусонная, девушка с трудом поднялась и побрела к вешалке за своей кожаной курточкой. — Отвезу тебя домой. Но теперь ты понимаешь^ почему я должна беречь мою дырку. Два кило кокаина стоят…

— Ни хуя подобного, — возразил Арктур. — Ты так удолбалась, что и трех метров не проедешь. И ты хуй кому позволишь вести свой блядский самокат.

Повернувшись к нему лицом, Донна дико завопила:

— Потому что никто ни хуя не умеет мою машину водить! Никто этого не умеет, особенно мужики! Ни водить* вообще ни хуя! Ты совал свои лапы мне в…

Дальше Арктур вдруг оказался на темной улице, где-то в незнакомом районе. Один как хуй, подумал он — и тут услышал, как сзади топает Донна, пытаясь за ним поспеть. Она задыхалась от быстрой ходьбы, потому что в последнее время курила столько травы и гаша, что ее легкие совсем слиплись от смолы. Не оборачиваясь, Арктур остановился и стал ждать, страшно усталый и подавленный.

Приблизившись к нему, Донна, тяжело дыша, тоже остановилась.

— Мне страшно жаль, что я тебя так обидела. Тем, что сказала. Я сама не знала, что говорю.

— Ага, — отозвался он. — Я такой урод.

— Просто когда я весь день работаю, я ужасно устаю. И от первого же тяга в момент выпадаю. Хочешь вернуться? Чего ты хочешь? Может, поедем в киношку на открытом воздухе? Как насчет «Южного Комфорта»? Сама я купить его не могу… мне не продадут. — Донна замялась. — Мне еще двадцати одного не исполнилось.

— Ладно, — кивнул он. Они вместе пошли назад.

— Все из-за твоего гаша, —

пробормотал Боб Арктур. — Он черный и липкий. А это значит, что он насыщен опиумными алкалоидами. То, что ты куришь, — опиум, а не гаш. Понимаешь? Вот почему он так дорого стоит. Понимаешь ты или нет? — Услышав повышенный тон собственного голоса, он остановился. — Ты, моя милая, совсем не гаш куришь. Ты куришь опиум. А это значит привычка на всю оставшуюся жизнь… Почем твой «гаш» продается? Так ты будешь курить и без конца клевать носом — и даже не сможешь завести машину или грузовик обогнать. Каждый день перед работой тебе будет нужно…

— Мне уже сейчас нужно, — перебила Донна. — Один косяк перед работой. Один в полдень и еще один, как только я домой вернусь. Вот почему я торгую — чтобы купить себе гаш. Гаш клевый. — то, что доктор прописал.

— Опиум, — повторил Арктур. — Так почем сейчас твой «гаш»?

— Примерно десять тысяч долларов за полкило, — ответила Донна. — Самый лучший.

— Черт возьми! Как героин!

— Никогда на иглу не сяду. Никогда не ширялась и никогда не буду. Когда начинаешь ширяться, жить тебе остается шесть месяцев. Чем ни ширяйся. Хоть водой из-под крана. Ты получаешь зависимость…

— Ты ее уже получила.

— Мы все ее получили, — резонно заметила Донна. — Ты принимаешь Вещество С. И что с того? Какая теперь разница? Я счастлива. А ты разве не счастлив? Я прихожу домой и каждый вечер курю первоклассный гаш… это мой кайф. Не пытайся меня изменить. Даже не пробуй. Меня или мои правила. Я такая, какая есть. И я тащусь от гаша. Это моя жизнь.

— А видела ты когда-нибудь фильмы про старых курильщиков опиума? Типа как в прежние времена в Китае? Или про курильщиков гашиша в Индии в наше время? На кого они со временем становятся похожи?

— Я не собираюсь жить долго, — сказала Донна. — И что с того? Не хочу тут долго болтаться. А ты? Чего ради? Что в этом мире такого? А ты когда-нибудь видел… Блин, а как насчет Джерри Фабина? Посмотри на любого, кто подсел на Вещество С. Правда, Боб, ну что в этом мире такого? Это же просто остановка в пути — остановка, где нас наказывают, потому что мы родились порочными…

— А ты и впрямь католичка.

— Пойми, нас здесь наказывают. Так что, если можно время от времени ловить кайф — блин, надо это делать. На днях, когда я ехала на работу, меня чуть не отоварили. Я врубила восьмидорожечный стереокассетник, курила гашишную трубку и в упор не заметила того старого мудака в «форде-императоре»…

— Ты тупая, — произнес Арктур. — Как пробка.

— Я, знаешь ли, собираюсь умереть молодой. Так или иначе. Что бы я ни делала. Скорее всего, на автостраде. Между прочим, на моем «эм-джи» почти никаких тормозов. И меня в этом году уже четырежды штрафовали за превышение скорости. Так что мне теперь надо отправляться в школу вождения. Полный облом. На целых шесть месяцев.

— Значит, в один прекрасный день, — заключил он, — я тебя больше не увижу. Да? И уже никогда не увижу.

— Из-за школы вождения? Нет, через шесть месяцев…