Скользящие в рай (сборник)

Поляков Дмитрий Николаевич

Он может даже заплакать, и тогда мне придется его успокаивать. В эту минуту в зале появляется Кристина. Она не одна. С ней высокий, опереточного вида щеголь, брезгливо озирающийся по сторонам. Ему недостает только монокля на глаз и белых перчаток, явно попал не туда. Пользуясь предлогом, чтобы оставить Скваронского, поднимаюсь навстречу. Кристина здесь из-за меня, что нисколько не тешит мое самолюбие. Она светится приветливой, чуть печальной улыбкой.

– Привет, Глеб. Не тебя ли я видела возле моего дома вчера

ночью?

– Нет, Кристи, это был не я.

Она прекрасно знает, что меня не было возле ее дома. Впрочем, я стараюсь выглядеть приветливо. Кристина все выдумывает.

– Конечно, я так и подумала, что обозналась. У того типа были… мм… слишком красные уши. Как здесь накурено, душно. И-и… почему бы Назару не потратиться на кондиционер?

– Ты же знаешь, он концы с концами не сводит. – Я касаюсь пальцами ее щеки. – А ты сегодня красивая. Хотя и бледная немного.

Ее глаза блестят от удовольствия.

– Это все дым. Проклятый дым. Назар больше потеряет, если не поставит кондиционер. И почему – сегодня? Разве только сегодня? – Кристина делает плавное движение, словно хочет задержать мою руку.

– Нет, конечно, ты всегда красивая. Но сегодня особенно.

– Что это на тебя нашло? В последний раз я слышала от тебя такие слова уж и не помню когда. – Она вдруг нервно хмурится и отводит глаза. – А хочешь, я обыграю тебя в бильярд? Или выпью водки с этим отвратительным апельсиновым соком и не потеряю сознание?

– Лучше возвращайся домой. – Я никак не могу заставить себя улыбнуться, усталость давит меня, как надгробие.

– А мне не спится. Да и что делать дома, ведь ты такой славный сегодня. Впрочем, если ты меня проводишь, я вернусь домой… – Перебивая образовавшуюся паузу, она переходит к смежным темам. – Час назад один сумасшедший у всех на глазах ел доллары. И запивал их красным вином. И все аплодировали.

– Вероятно, так он признавался тебе в любви, – говорю я. – Или хотел намекнуть на свою финансовую состоятельность.

Ее спутник решает наконец, что он уже вправе нарисоваться между нами. Лениво поигрывая брелоком на ключах от автомобиля, он интимно наклоняется к ней с гримасой рассеянного достоинства на лице:

– Не понимаю, что ты здесь потеряла, Кристинка. По мне, так лучше на бульварах сидеть. Поехали дальше.

Она туманно глядит на меня и, не поворачиваясь, сообщает:

– Это Жорик.

– Здравствуй, Жорик, – говорю я, краем глаза наблюдая за играющими в бильярд. Уже шелестят купюры. Блондин лупит легко, вполруки явно. Проигрывает.

Жорику не терпится отсюда убраться. Он кивает мне и опять принимается ныть. Кристина решительно усаживается за стол, и ему не остается ничего иного, как со вздохом расположиться рядом, повесив свою тощую ногу на подлокотник кресла. Присаживаюсь и я.

Впрочем, на этом настаивает Кристина – взглядом, напускной

решимостью, – черт знает зачем я плетусь за ними. Мы принимаемся перекатывать ненужные в общем-то слова. Кристина говорит, что они едут в очень модный ночной клуб, где отдыхает состоятельная молодежь, что заглянули сюда мимоходом, что Жорик – он то ли клипмейкер, то ли модельер, – словом, ему дали карт-бланш. Я вежливо уточняю название клуба, в который они направляются, и спрашиваю, почему у ее друга такой задумчивый вид. Как ни странно, он относится к моему вопросу всерьез.

– Творчество, – рассуждает он, – имеет одно свойство – сжигать своего создателя, выдавливать из него все соки. Когда ваяешь полотно, ведь не думаешь, как отдохнуть, где расслабиться. От этого и крыша может поехать. И поэтому я просто не понимаю, зачем Кристинка приехала сюда, когда нас ждут совсем в другом месте, где реально нормальная, стопудовая расслабуха.

– Кристинка, – говорю я, – ты зачем приехала сюда?

Она смотрит на меня влажными глазами обреченной нерпы, словно я намереваюсь ее истребить. Кажется, я невольно включил Жорика, поток словоблудия прорвал дамбу. Он ерзает на месте, картинно скрещивая ноги. Больше всего он похож именно на Жорика. По-моему, ему безразлично, о чем говорить, мысль свободно болтается между богемными хрониками и аксессуарами модной тусовки.

– Вот такие запонки (например). Как гайки, ржавые. И подошва рифленая, ледоколом. И такая вот прядочка отсюда, оранжевенькая или, ну, просто светлая. А головка по-прежнему голубенькая. В общем, такой кадр, без рутины, но и не в духе времени. Внешность – это же отражение сердца. Вот и приходится выражать себя в контексте времени.

(Ну и в таком где-то духе.)

– Неужели у нашего времени такой контекст? – скромно ужасаюсь я, затягиваясь дымом.

Жорик смотрит на часы и вздыхает:

– Что делать, все меняется. Сегодня нельзя без экспрессии. В принципе, каждый имеет право быть творческой личностью. – Он на миг умолкает, спрашивает коротко – где туалет? – и быстро удаляется.

Минуту мы сидим молча. Я механически слежу за бильярдом. По детскому выражению лица одного из участников становится ясно, что блондин повел уже серьезную игру.

– Я выгляжу дурой? – спрашивает Кристина.

– Нет. Но откуда у тебя этот пижон?

– Так. Привязался.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Я притащила его, чтобы…

– Понятно, понятно.

– Глеб, почему бы тебе…

– Что?

– Я не знаю… Но ты мог бы жить совсем иначе.

– Мне нравится так, Кристи.

– Разве это достойно тебя?

– Слишком пафосно, дорогая. Я всем доволен. И оставим это.

– Эти люди вокруг, эта дыра…

– Оставь, – раздраженно отрезаю я. – Не надо жалости.

– Хорошо, оставим.