Скопление неприятностей

Идея.

Нет на свете ничего сильнее.

Ни меч, ни копье, ни штык, ни пуля, ни пушки, ни шестиствольные пулеметы, способные прорубить просеку в тропическом лесу, ни алхимические бомбы, ни ядовитые газы, ни огнеметы – ничто не сравнится с Идеей. Открыто или исподволь, она проникает не в тело, но в душу, не убивая врага, а превращая его в верного союзника или послушного

раба. Она может опереться на оружие, но презирает его, как презирает палача хладнокровный, безжалостный убийца. Идея выше, ведь она есть Слово, а Слово всегда сокрушает Железо, потому что меч обращается в прах, а Слово не знает времени.

Идея ведет человека и целые народы, объединяет вчерашних врагов, приводит к грандиозным победам или сокрушительным поражениям. Идеи подталкивают цивилизацию добром или злостью, восхищают или пугают, но всегда направляют, не позволяя человечеству закостенеть. Людьми движут идеи, а не жажда наживы, которая всего лишь инструмент.

И Огнедел был человеком идеи.

Он знал, чего хочет, и шел к своей мечте так, что становилось страшно.

Он считал существующий порядок неправильным и ломал его всеми доступными способами. Безжалостно убивал во имя светлого будущего, сжигал дома, заводы и людей. Тех людей, без которых, по его твердому убеждению, мир становился лучше: адигенов [1] , политиков и капиталистов.

Его идея была дикой, методы – людоедскими, но многие считали его героем. А некоторые – что смогут заставить самого страшного террориста Герметикона служить себе, что им по силам запрыгнуть на тигра и удержаться. Эти люди помогали Огнеделу творить ужасы – в собственных интересах, – но финал всегда получался не таким, на какой они рассчитывали. Они всегда оставались в проигрыше, не удержавшись на лютом звере. Но однажды не повезло и самому Огнеделу: он «славно погулял» на Кардонии, убил всех, кого приказали, поджег планету, ввергнув ее в пожар гражданской войны, но заполучил смертельного врага – лингийского аристократа Помпилио дер Даген Тура, и на этом страшная карьера знаменитого террориста Герметикона завершилась. Он был еще жив, но с ним боялись иметь дело, поскольку охотники Помпилио беспощадно карали тех, кто хоть чем-то помог приговоренному преступнику. От него отвернулись. Его избегали. Все хотели его продать.

Но Герметикон огромен, и нашлись люди, решившие, что знаменитый, хоть и беглый Огнедел еще способен принести пользу. Терданы укрыли террориста от мстительных адигенов, спрятали в надежнейшем месте и стали ждать, когда закончится охота. На их беду Огнедел дураком не был и прекрасно понимал, что, когда терданы убедятся, что охота не прекращается – а зная Помпилио, можно было не сомневаться в том, что она не прекратится, – они его убьют.

Огнедел это понимал и потому затеял собственную игру, поражая охранников единственным доступным ему оружием – словом. Но поражая с неимоверной точностью.

– Мир несправедлив, – прошептал он, глядя в горящие

глаза Фелди. И его собственные глаза горели таким же фанатичным огнем. – Наш прекрасный мир проклят, отдан на разграбление адигенам и богачам, которые владеют им без всякого права. Они захватили Герметикон силой и жестокостью, наполнили жадностью и подлостью, и передают своим детям так, словно огромная Вселенная – жалкая шлюха, вынужденная удовлетворять их прихоти. Они решают нашу судьбу и получают все самое лучшее.

– Это нечестно, – твердо произнес Фелди. – Так не должно быть.

– Каждый человек имеет право на достойную жизнь.

– Но что мы можем сделать? – вздохнул Фелди, вернувшись к классическому вопросу тех, кто остро чувствует несправедливость мира, но не знает, как с ней бороться.

– Каждый по отдельности – ничего, – не стал скрывать Огнедел. – Каждый маленький человек способен лишь вздыхать, принимая вселенскую несправедливость как данность, и сетовать на то, что не родился в семье дара.

– Работать от рассвета до заката…

– Без всякой надежды вырваться из порочного круга.

– Влачить жалкое существование.

– Чтобы заработать хозяину лишний золотой.

– Вот уже много лет моя семья мечтает открыть кафе, – сообщил Фелди. – Дед мечтал, но у него не получилось, отец мечтал, пока не умер, потеряв легкие на кожевенной фабрике… теперь мечтают мать и сестра.

– Скромная мечта, – оценил террорист. – И очень славная. Вы всего лишь хотите стать честными, законоослушными людьми, но вам не позволяют, построив каменный забор между вами и вашей надеждой на лучшее будущее.

– Мысль о том, что однажды мы будем владеть доходным заведением, делала нас счастливыми, – вздохнул Фелди.

– Самое обидное заключается в том, что даже такая скромная мечта, скорее всего, окажется несбыточной. У простых людей мало шансов подняться.

– Мы очень стараемся, но вот уже два поколения не могут вырваться из нищеты.

– Вам не позволяют.

– Им нужны слуги и рабы. Ведь если не будет бедных, кем станут богатые?

– Теперь ты понимаешь, что я имею в виду.

– Я понимал это с самого начала.

Фелди был выходцем из небогатой виллемгофской семьи, которая едва сводила концы с концами, балансируя на грани нищеты. Будучи вторым сыном, Патрик не пожелал идти, по примеру брата, на завод и завербовался в армию. А благодаря тому, что три года прилежно посещал воскресную школу при олгеменическом храме, быстро заработал унтер-офицерские лычки. Но это был потолок, пробить который Фелди не мог при всем желании: на офицерский патент могли рассчитывать только высокообразованные терданы.

– Нужно сделать мир справедливым, – мягко произнес Огнедел.

– Нужно его разрушить.

Террорист улыбнулся.

Терданы видели в Огнеделе опасное, но эффективное оружие. И еще терданы видели в Огнеделе конченого психопата, ловкого организатора кошмарных массовых убийств. Терданы искренне полагали, что идея нужна Огнеделу лишь для оправдания собственного безумия, требующего запредельной кровожадности, потому что без нее – без революционной идеи – он бы превратился в заурядного убийцу. Но терданы ошиблись: Огнедел знал силу Слова, и его желание уничтожить мир было искренним.