Скоро тридцать
Шрифт:
– Все кончено, Тед. Оставь меня в покое, – тихо, но с мрачной решимостью сказала я.
Мои слова произвели почти физически ощутимый эффект, будто в Теда попал камень и оцарапал его острыми краями. Он уставился на меня, потом коротко кивнул и отошел в сторону, освобождая мне путь. Мы не попрощались. Я пошла прочь со всем достоинством, какое только можно было сохранить, сгибаясь под тяжестью двух коробок, и ни разу не оглянулась назад.
По идее увольнение с работы, особенно с получением выходного пособия, похоже на оплаченный отпуск – у тебя появляется время вволю отоспаться, почитать книги, посмотреть любимые телепередачи и все такое. Скучать по фирме «Сноу и Друзерс» я уж точно не собиралась. Я ненавидела свою работу, и мысль о том, что я навсегда покинула ледяные, безжизненные стены кабинетов, освещенные мертвенно-бледным светом флуоресцентных
Мало того что через месяц мне стукнет тридцать, так в довершение к этому свое тридцатилетие я встречу одинокой, безработной и – если не перестану печь и лопать целые тонны шоколадных пирожных – жирной теткой. Я даже не умела по-человечески впасть в депрессию – большинство людей в этом состоянии полностью теряют аппетит, превращаются в обтянутые кожей скелеты и все время спят. Я же в огромных количествах поглощала арахисовое масло и ночи напролет валялась без сна, разглядывая потолок. Днем я тоже не могла найти себе развлечения – по-хорошему мне следовало бы наслаждаться бездельем и без конца переключать телевизионные каналы, наверстывая пропущенные серии «Закона и порядка» и прислушиваясь к советам Опры Уинфри, как изменить себя в лучшую сторону. Меня же, наоборот, переполняла нервная энергия, и я, словно по принуждению, скребла и чистила квартиру. Я вытащила посуду из буфета, протерла все полки, перебрала одежду в шкафах и выкрасила ванную комнату в теплый, приятный глазу нежно-розовый цвет.
Пелена моего уныния ненадолго рассеялась, когда по звонил Ник Блумфилд, который разразился бурными по хвалами по поводу моих шаржей (во время одного из всплесков нездоровой активности я закончила работу над ними) и предложил мне регулярно иллюстрировать статьи, появляющиеся на веб-сайте. Предположительный гонорар составлял примерно треть того, что я зарабатывала в адвокатской конторе. Я не представляла, как проживу на эти жалкие деньги, но все-таки это был шаг вперед, лучик света, такой нужный в эту мрачную для меня пору.
Благодаря моей дневной гиперактивности – рисованию/уборкам/поеданию пирожных – тяжкие раздумья обо всем, что произошло после Дня благодарения, одолевали меня лишь бессонными ночами. Лежа в постели, я никак не могла отогнать мысли о Теде и Элис, Кэтрин и Ширере, Нине и Даффи. Все они стояли у меня перед глазами, насмехаясь над моими неудачами до тех пор, пока я не начинала проваливаться в какую-то бездонную черную пропасть. Чтобы как-то бороться с этими призраками, я стала придумывать разнообразные варианты возмездия. Например, я фантазировала, что из-за ужасного гормонального заболевания Элис враз потолстела на двести фунтов, а Даффи проиграл десять крупных дел кряду, его выперли с работы и он остался на улице, одинокий и нищий. Я даже слегка повеселилась, представляя, как разошлю всем сотрудникам фирмы, а так же супруге Ширера анонимные письма, извещающие о его тайной связи с Кэтрин. Не то чтобы я взаправду сделала бы что-то такое – подобный поступок противоречил правилам пай-девочки, – но воображать это было приятно.
С Тедом все обстояло сложнее. Мне хотелось придумать для него что-нибудь по-настоящему ужасное, крупномасштабное – крушение надежд, разорение, что-то, что стало бы для него источником неизбывных страданий. Но всякий раз как перед моим мысленным взором вставали столь дорогие мне черты лица, я крепко зажмуривалась и начинала думать о чем-то другом. Боль разрыва была еще слишком свежа, и ее не облегчили бы даже фантазии о глобальной мести. Тед звонил еще несколько раз, оставляя сообщения на автоответчике. В последний раз он сказал: «Элли, прошу тебя, давай поговорим. Дай мне… хотя бы шанс все объяснить. Ты ясно дала понять, что между нами все кончено, и я не стану тебе надоедать, но… пожалуйста, позвони, когда будешь готова к разговору». Больше он не звонил, и это было к лучшему… по крайней мере я пыталась себя в этом убедить.
Глава 21
Рождество приближалось неумолимо и стремительно, как сорвавшийся с тормозов экспресс, грозя раздавить меня в лепешку, если я не сойду с его пути. Я притворялась, что забыла о праздниках, – не рассылала поздравительных открыток, не ходила на вечеринки, куда меня приглашали. Однако хотя отрицание факта и способно надежно защитить от кучи дерьма, которая неминуемо должна свалиться тебе на голову, но предотвратить сам дерьмопад оно не в силах. Как-то утром я оторвала глаза от альбома с зарисовками и перевела взгляд на телеэкран. Жизнерадостная блондинка с канала «Фокс ньюс» (я упорно избегала смотреть передачи «Голд ньюс», несмотря на то что по какому-то нелепому капризу судьбы именно этот канал теперь меня кормил) сообщила, что на покупку рождественских подарков осталось всего два дня, после чего был показан сюжет О двух добропорядочных мамашах, сцепившихся в магазине игрушек. Они катались по полу, будто на соревнованиях по греко-римской борьбе, вырывая друг у друга последнюю оставшуюся куклу. Как раз в тот момент, когда одна мамаша наградила другую хуком слева, щелкнул автоответчик (я отключила звонок в телефоне), и комнату заполнил голос моей матери – Глория отчитывала меня за то, что я не звоню, спрашивала, каким поездом я приеду до мой, и заклинала уговорить Кейт посидеть с нами за праздничным ужином. Я сняла трубку:
– Привет, мам.
– Ты дома, – укоризненно сказала она.
– Угу. Я была м-м… в ванной и не могла подойти к телефону.
– Ты проверяешь, кто звонит, прежде чем поднять трубку, и прячешься от людей. Не верю, что ты способна на такое! – засопела она.
– Ладно, ты права, я проверяю, кто звонит, – вздохнула я. – Но раз я подняла трубку, услышав твой голос, значит, от тебя я не прячусь.
– Все равно ты поступаешь нехорошо, – упрекнула меня мать и тут же переключилась на свой фальшиво-бодрый тон: – Так во сколько тебя сегодня ждать?
– Что?
– Элли, с тобой все в порядке? У тебя странный голос. – Прежде чем я успела ответить, она продолжила: – Ты приезжаешь дневным поездом, да?
А-а. Меня ждут дома на праздники. Господи, по-моему, Бинг Кросби, или кто там еще пел эту идиотскую песню, все-таки ошибся – нет места хуже дома. Марк по-прежнему хандрил из-за Кейт, отец по-прежнему не вылезал из кабинета, Брайан оставался все тем же идиотом, и бог знает какое нарцисстичное представление устроит мать на этот раз. Ко всему прочему, я еще не сообщила родственникам – никому из них – о том, что уволена. Поскольку за праздничным столом мать (или скорее отец) обязательно станет расспрашивать меня о работе, а соврать я просто не сумею. Придется во всем признаться. Quelle [16] кошмар.
16
какой (фр.)
– Я приеду первым поездом завтра утром, – вздохнула я.
– Завтра? Нет, ты должна приехать сегодня. Завтра мы приглашены на коктейль к Паркерам, и ты ничего не успеешь. Кроме того, некому будет встретить тебя на вокзале, – затараторила мать.
– Марк меня встретит. Все равно он не даст затащить себя к Паркерам.
– Но ведь завтра сочельник! А ты всегда сбегаешь сразу после Рождества и почти не побудешь с нами, – проговорила мать таким голосом, будто вот-вот расплачется, хотя теперь ее уловки уже не действовали на меня так, как раньше. Возможно, густая пелена депрессии обернулась для меня неожиданным преимуществом, ослабляя чувство вины перед родителями. Должно быть, Глория шутит – «почти не побудешь с нами». Ха! Если бы. Но потом в интонациях матери зазвучали визгливые нотки, от которых у меня неизменно холодела спина, и она ударилась в свой обычный полуистерический припадок, причитая, что мой поздний приезд нарушит все планы, что я эгоистка и не оказываю должной поддержки Марку, что отец ждет меня домой именно сегодня, и неизвестно сколько еще осталось жить бабушке, и как я буду жалеть, что не проводила с ней больше времени, и…
– Хорошо, хорошо. Я приеду сегодня вечером, – уступила я, не столько проигрывая сражение, сколько не желая вступать в него. Мне предстоит гораздо более серьезная битва, когда я сообщу, что я уволена и теперь подрабатываю внештатным художником-карикатуристом. Родители не очень-то любят подобные сюрпризы.
Однако на деле я получила маленькую отсрочку, перед тем как сообщить им свою новость. К тому времени как я добралась до дома, отец уже спал, а мать только и щебетала, что о своих достижениях – она, видите ли, так успешно поддерживала Марка советами в его теперешнем положении, что уже начала подумывать, не вернуться ли ей в школу в качестве психолога. (Стоя за спиной матери, Марк про комментировал ее слова о «неоценимой помощи», выразительно проведя ребром ладони по горлу.)