Скоро тридцать
Шрифт:
— Хорошо. Все еще работает медсестрой.
— Нравится ей?
Он повел плечами.
— Не очень. Скучает по Шарлотте. Моя мама сидит с ней днем, но… Ну, ты понимаешь: она приходит с работы и чувствует, что чего-то недодает Шарлотте, и от этого у нее комплекс вины. Ну да ладно…
— А как моя красавица — крестница? — спросил я, не позволив Гершвину задать свой вопрос, что он уже собирался сделать.
— Великолепно. Ей почти четыре — в сентябре пойдет в школу. — Он засмеялся. — Она будет скакать от радости, когда узнает, что ты приехал. Она
— А как работа? — перебил его я.
— Дерьмо. Мне надоело, я устал, все достало. Я только что сказал, что мне надоело? Но ты же знаешь, все ненавидят свою работу, так ведь? Тогда что толку ныть?
После этого я выяснил еще кое-какие подробности о жизни Гершвина: да, его мама и папа в порядке; да, его сестра, Андреа, тоже в порядке; нет, кошка Твити не в порядке — ее задавила машина. Я уже заподозрил, что Гершвин начинает понимать, что я использую классическую стратегию уводящих в сторону вопросов, чтобы не жаловаться на свои проблемы, как мы подошли к цели.
Хотя было еще только начало первого, в кафе уже толпилось немало народу, в основном тощие студенты, которые забредали сюда по пути из университета Астон в центр города. Все они имели нездоровый вид, как будто питались одними только сигаретами, кофе и время от времени экзаменационным стрессом. Ожидая свой кофе, мы с Гершвином поднятием бровей среагировали на появление легкомысленной красотки, убиравшей столик позади нас. Копна волос у нее на голове была стянута в хвост, который угрожал вот-вот рассыпаться, а ее отрешенная улыбка едва не вызвала у меня желание пустить слезу оттого, что такие девушки еще существуют. С чашками в руках мы прошли к высоким стульям, мудро расположенным у окна на улицу — чтобы такие, как мы, тридцатилетние мужики могли без дрожи в коленках рассматривать девушек, которым еще далеко до этой даты.
— Итак… — произнес Гершвин, доставая пачку сигарет.
— Я думал, ты бросил…
— Да, я бросил. И завтра брошу опять. Но должен же у меня быть хоть какой-то стимул к жизни? — Он рассмеялся. — Ладно, не обращай внимания на мою дурную привычку. Мяч в игре, Мэтт. Что у тебя такое произошло, о чем это ты не хочешь говорить?
Я вздохнул:
— Элен.
— Так это ты из-за этого приехал?
Я кивнул.
— Будешь здесь какое-то время?
Я снова кивнул, а потом рассказал ему кучу подробностей про наше расставание с Элен и про свою новую работу.
— Значит, пришлось понервничать? — сочувственно спросил Гершвин. — Я тебя понимаю. — Он улыбнулся. — Ну, поздравляю с новой должностью. И жаль, что так получилось с Элен. Правда жаль.
Через окно я механически рассматривал девушку, одетую в деловом стиле, которая пробежала мимо, словно опаздывая на какую-то важную встречу.
— Это была странная ситуация, — сказал я. — Все как-то не так.
Гершвин тоже посмотрел в окно.
— Мы расстались без слез, — продолжал я. — Без сожалений, без ничего.
— И вправду как-то не так, —
— Точно, — ответил я. — Я думал точно так же.
— А что потом?
— Я передумал.
— Когда?
— В аэропорту.
Гершвин покачал головой:
— В аэропорту? Ты не мог немного потерпеть?
— Представь, я стою со своими сумками, — продолжал я, словно не слыша его фразы. — Через полторы минуты мы должны попрощаться, и тут я передумал.
— А как же новая работа?
— Я бы от нее отказался.
— Почему тогда ты здесь?
— Ну, в этом все и дело. Она-то — нет.
— Что нет?
— Слушай внимательно, — я изобразил раздражение. — Не передумала. Она не хотела, чтобы я остался.
— Она так сказала?
— Нет, но это было видно по ее лицу. Она любила меня и все такое, но она не хотела оставаться со мной. — Я сделал паузу и пожал плечами. — Не могу ее осуждать. Наверное, дело еще и в возрасте. Знаю, что семь лет — не так и много, но получается, что каждый из этих семи лет стоит двух.
Гершвин кивнул.
— Знаю, что женщины взрослеют раньше мужчин, но, по-моему, это не совсем так, — продолжал я. — В смысле, что каждому нужно время на то, чтобы… ну, не просто тусоваться… — Я потерял мысль и стал разглядывать высокую темноволосую девушку лет двадцати в такой тесной майке, что и шестилетний ребенок не смог бы в ней дышать. Она была с каким-то худым кучерявым парнем. — Похоже, что иногда ей нравятся настоящие взрослые отношения, а иногда хочется быть юной, незамужней и глупой.
— Может, она еще не нагулялась? — предположил Гершвин, следя взглядом за группой девушек испанской внешности на другой стороне дороги. — Ты говоришь, ей только двадцать два?
— Нет, здесь дело не только в этом, — сказал я. — Дело во мне. Там, в аэропорту, вся жизнь как бы промелькнула у меня перед глазами. Я представил себе, как нахожу себе квартиру в Сиднее. Как обставляю ее точно так, как выглядят холостяцкие квартиры на фотографиях в мужских журналах: телевизор с большим экраном, хромированные полки для компакт-дисков и черный кожаный диван. Представил, как играю в сквош по понедельникам, в футбол пять на пять по средам, а в остальные вечера иногда выбираюсь с кем-нибудь выпить или поужинать, и так до конца своих дней.
— И никаких женщин?
— Может быть, одна или две… но ненадолго.
Гершвин засмеялся. Его всегда развлекала мрачная сторона моей личности.
— Почему так?
— Потому что как только я начал встречаться с девушками, мне стало ясно, что должна существовать одна единственная, без которой моя жизнь будет неполной. Если я когда-нибудь решу, что смогу прожить один, жизнь для меня кончена! Это значит — я сдался. И тогда я лучше наполню свою жизнь всяким дерьмом, чем пойду на компромисс. А что такое компромисс, ты знаешь не хуже меня. Думаю, Элен была моим последним шансом.