Скоро тридцать
Шрифт:
Однажды во вторник вечером, почти через три недели после восстановления нашей дружбы, когда мы втроем сидели в «Кингс Армс», хорошо проводя время вместе (ну, на самом деле я жаловался на жизнь со своими родителями, Джинни жаловалась на свою работу, а Гершвин жаловался и на жизнь, и на работу), в баре объявили, что сейчас начнется еженедельная музыкальная викторина. Мы уже участвовали в такой викторине неделю назад и кайфовали с начала и до конца. В музыкальных викторинах английских баров есть что-то неизмеримо приятное. Они словно доказывают, что в том, чтобы знать, в каком году «Секс пистолз» подписали контракт с фирмой «ИэМАй», есть
В середине викторины, когда мы с Гершвином склонились над Джинни, которая, выполняя свою роль держателя карандаша, записывала ответы, неожиданно появился Иэн. Я вдруг почувствовал себя виноватым. С того дня, когда мы сидели на пороге заднего крыльца и я подумал о том, чтобы поцеловать Джинни, мне все труднее и труднее было не думать о ней «в этом смысле». Это меня злило, потому что почти в тридцать лет я надеялся, что наконец-то могу контролировать свою «темную» сторону, и мысль о том, что я сохну по женщине, у которой есть мужчина, расстраивала меня. Хуже всего, что мне до сих пор нравилась идея о том, чтобы теперь, когда прошло столько времени, мы с Джинни можем быть просто друзьями, не залезая друг к другу в постель. Мне казалось, что мужчина, которому почти тридцать лет, должен быть в состоянии поддерживать платонические отношения со своей бывшей девушкой или не совсем девушкой. Знание того, что из нас двоих только я борюсь с соблазном, меня нисколько не утешало. Несмотря на дружескую нежность, Джинни ни разу не дала мне повода подумать, что она хочет, чтобы между нами что-то произошло. И зачем ей это было нужно? В отличие от меня у Джинни были все святые дары тридцатилетнего возраста: нормальная работа, собственный дом и мужчина, с которым могло получиться что-то серьезное.
— Привет! — сказала Джинни, вставая, чтобы поцеловать Иэна. — Какой приятный сюрприз.
— Точно, — сказал он, возвращая ей поцелуй, затем посмотрел на нас с Гершвином и спросил:
— Все в порядке, парни?
— Чему я обязана такой радостью? — спросила Джинни, пододвигая Иэну стул, чтобы он сел.
— Боюсь, плохой новости, — ответил он, садясь.
Джинни недовольно фыркнула. Странно было видеть ее в роли чьей-то недовольной девушки. Так как она всегда была для меня скорее другом, чем девушкой, таких моментов у нас с ней не было, но, судя по мрачному выражению ее лица, это получалось у нее очень хорошо.
— Я пойду к стойке, — сказал Гершвин, и мы с ним обменялись взглядами школьников, смысл которых был «Не хотел бы я сейчас быть на его месте».
— Купить тебе чего-нибудь выпить? — спросил Гершвин у Иэна, вставая из-за стола.
— С удовольствием бы, но я совсем ненадолго: слишком много работы.
— Великолепно, — раздраженно произнесла Джинни.
— Послушай, крошка, — сказал Иэн. — Я постараюсь компенсировать это.
— Ты еще не рассказал мне плохую новость.
— Э… — смущенно прервал их
— Нет, спасибо. Мне двойную водку с тоником, если не возражаешь.
До этого она заказала только полстакана сидра и пила его весь вечер.
— Без проблем, — ответил Гершвин и быстро исчез.
Я тоже поднялся и пробормотал, повернувшись к Джинни:
— Мне лучше пойти и помочь приятелю, а?
Затем я махнул рукой Иэну и испарился вслед за Гершвином.
— Что, по-твоему, все это значит? — спросил я своего компаньона, как только мы оказались на безопасном расстоянии от нашего столика.
— Не знаю, приятель, но что бы это ни было, ему не позавидуешь.
К тому времени, как мы вернулись, Иэн уже ушел, а Джинни вся кипела от негодования, как может кипеть только девушка, с которой плохо обошелся ее парень.
— Где Иэн? — спросил я. — Не может быть, чтобы он так быстро ушел.
— Но он все-таки ушел.
— Милые бранятся? — спросил Гершвин.
— Ну, можно и так сказать. Каждый год моя подруга по университету Адель празднует день рождения в своей шикарной лондонской квартире. Это всегда грандиозно, и все, кто с нами учился, приезжают.
— И что? — спросил я.
— А вот что. — Джинни недовольно посмотрела в мою сторону. — Каждый год я езжу туда, чтобы встретиться со всеми, и каждый год я чувствую себя дерьмово из-за того, что у них у всех все великолепно. Адель работает в галерее, и ее парень — чуть ли не криминал, но из высшего света и с кучей денег. Ее лучшая подруга номер один, Лиз, работает арт-директором какого-то крутого рекламного агентства в Сохо, ее парень — диктор на телевидении, а ездит она на большой черной спортивной машине…
— «Феррари» или «порше»? — опрометчиво спросил Гершвин.
— Не знаю! — огрызнулась Джинни. — Разве это главное? — Она выдохнула воздух. — Извини, Гершвин. На чем я остановилась? А, ну про эту я все рассказала, а потом идет лучшая подруга Адель номер два, Пенни, которая замужем за банкиром, у которой двое великолепных ребятишек, дом в Лондоне и коттедж в Корнвелле, а кроме всего этого, прошлым летом она выставляла свои рисунки в галерее «Серпентайн». И вот, наконец, я.
— Тебе в самом деле нравятся эти люди? — спросил я.
— Я их не выношу. Я их и в университете терпеть не могла.
— Зачем тогда ты ездишь?
— Потому что не приехать — это все равно, что признать свое поражение. Они и так смотрят на меня снисходительно «О, бедняжка Джинн!», и пусть бы они свое сочувствие засунули себе в…
— Подожди, — перебил Гершвин тоном священника. — Не надо так.
— В этом году все должно было быть по-другому. Во-первых, я собиралась сказать им все, что я о них думаю, а во-вторых, я планировала приехать со своим очень привлекательным парнем, чтобы повыделываться перед ними. Я давным-давно попросила Иэна поехать со мной, и он обещал, а вот теперь я должна выслушивать все его оправдания и ехать одна.
— Ну, работа есть работа, так ведь? — спросил я, пытаясь быть голосом разума.
Но Джинни была не в том настроении, чтобы слушать голос разума, и только злобно посмотрела на меня.
— Это просто идея, — начал Гершвин. — Но мы могли бы поехать с тобой. Быть твоими телохранителями. Мэтт может сказать, что он суперизвестный музыкальный продюсер и может весь вечер бросаться именами суперзвезд.
Я перебил его:
— А Гершвин может сказать, что он пилот.