Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Шрифт:
Можно и иначе представить: берут его, как пешку или фигуру, за полированную деревянную голову и ставят на очередное поле доски, которое на самом деле – фрагмент подлинной жизни одной из мировых линий, куда просто не приходилось раньше попадать. А общий рисунок игры, тем более – замысел партии, с позиции пешки или даже слона рассмотреть невозможно.
Вот сцена на фронте – она ведь выглядела абсолютно достоверной, в точности воспроизводила факт «настоящей» войны. Никаким образом не совпадающей с той, какая могла бы случиться в случае его испанской победы.
Его собственное поведение выглядело
Он своим вмешательством немедленно изменил подлинный ход событий и слепил очередную «химеру». Удалось вывести 8-й мехкорпус из наметившегося «мешка», сохранить его боеспособность, сбить наступательный порыв немцев – глядишь, и не хватит им через месяц ударной силы, чтобы замкнуть кольцо Киевского окружения. Почти шестьсот тысяч солдат и командиров фронта не погибнут и не сдадутся в плен, а организован – но отступят на следующие рубежи. Соответственно, немцам не удастся устроить Вяземский котел, в котором сгинуло еще около полумиллиона, и так далее…
Вдруг в том и заключается некая высшая цель или непознанный закон природы – множить и множить число «химер»? А он, проникнув в Сеть по собственной воле и с конкретным замыслом, попутно оказался неким катализатором непостижимых процессов. Хорошо еще, если попутно, куда как хуже, если окажется приписан к этой функции навечно. Может, именно его Сети и не хватало, чтобы поддерживать в ее структурах здоровый мутагенез. Предупреждал ведь Антон…
Нельзя, кстати, исключить и другой вариант – он сейчас «методом тыка» ищет то, что нужно ему лично, по принципу «пойди туда, не знаю куда…». Вот и ходит.
Проще же всего – претворилась в жизнь давно предсказанная угроза. Влез с недостаточными силами дальше, чем следовало, и завяз, как на «Жигулях» в разъезженных «Уралами» глинистых колеях. Ни взад, ни вперед, а то, что мелькает за стеклом, – разбуженная воем мотора таежная нечисть мороки наводит.
Декорация тем временем в очередной раз изменилась. Мгновенно и без театральных эффектов.
Только что был теплый прикарпатский вечер, успокоительно урчал мотор «эмки», тяжело переваливались на кочках танки в зеркале заднего вида. Открылась уютная полянка с родничком, оправленным аккуратным срубом. Шульгин приказал остановиться, водички попить и по противоположной надобности. С удовольствием сделал несколько глотков, отошел за кусты, радуясь тому, что физиология подтверждает его материальную сущность, и тут же осознал себя стоящим совсем в другом месте. Мгновенно потемнело, задул холодный ветер, с неба посыпался мелкий и тоже холодный дождь. Со всех сторон его окружали не прикарпатские яворы, а мачтовые сосны, далеко вверху, невидимые в темноте, шумели кроны. Под ногами мокрый песок узкой проселочной дороги.
Что-то знакомое почудилось ему. Запахи, вообще масса неуловимых признаков того, что не чужой он здесь, бывал неоднократно. Может, не в этой самой точке пространства, но поблизости. Сырость висела в воздухе не только дождевая, а как бы исходящая от большой воды, реки или озера. И многое другое подсказывало.
Отойдя под защиту леса, чтобы не маячить на дороге, хотя вокруг царила тишина, естественные, природные звуки не в счет, Шульгин попытался понять, в каком теперь находится качестве и какими ресурсами располагает.
На нем была плащ-накидка с капюшоном, под ней – военная форма, на ощупь – незнакомого покроя. Не та, в которой он изображал комиссара. На плечах – жесткие парчовые погоны. В кобуре тяжелый револьвер. В карманах всякая мелочь, в том числе металлический портсигар и грубо сделанная зажигалка, с большим рифленым колесиком. Уже хорошо. Как бы снова не Гражданская война или Первая мировая.
Спрятавшись за ствол сосны и поглубже надвинув капюшон, он закурил. От фитиля резко запахло плохим бензином. А папироса как папироса, толстая, душистая, крепкая, турецкая, наверное. При ее ярких вспышках разобрал на крышке портсигара черненые изображения скачущих коней. Никаких надписей.
Достал из кобуры револьвер. Больше на ощупь, чем с помощью зрения, попытался его идентифицировать. Система незнакомая, что-то среднее между «смит-вессоном» и «кольтом» конца ХIХ века. Калибр между четырьмя и пятью линиями. [72] Барабан классический, на семь патронов, полный. Еще столько же в карманчике кобуры. Ладно, на первый случай хватит. Очень возможно, что по замыслу ему больше и не нужно.
Когда папироса догорела и глаза окончательно привыкли к темноте, он опять вышел на дорогу. Какое направление выбрать? Задача чисто Буриданова, оба они равноценны, но нормальный человек тем и отличается от осла и философа, что способен принимать немотивированные решения.
72
10,2 – 12,7 мм.
Шульгин пошел направо, и уже через полкилометра примерно впереди замаячил слабый свет. Он ускорил шаг. Обрисовался контур большой, северорусского стиля бревенчатой избы, с высоко поднятым крыльцом, чтобы снежными зимами входную дверь не заносило. Из занавешенного изнутри окошка рядом с дверью пробивался тот самый лучик, который ему повезло заметить.
Сойдя с дороги, Сашка, бесшумно ступая по высокой мокрой траве, подобрался вплотную, держа револьвер на изготовку. Прислушался. В доме тихо, только где-то позади него, в конюшне или в сарае, чуть слышно пофыркивают несколько лошадей.
Сквозь щелку в занавеске удалось рассмотреть край освещенного керосиновой лампой стола и тень сидящего за ним человека. Больше, пожалуй, в горнице никого не было.
Шульгин осторожно постучал в стекло. Тень пересекла горницу и исчезла. Ее хозяин, судя по всему, совершенно спокоен, стук в окно глубокой ночью его не встревожил. Или ждет кого-то?
Скрипнули петли тяжелой, набухшей от сырости двери.
– Ты, Акинф? – услышал Сашка странно знакомый голос. – А чего в дом не заходишь?