Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года

Серба Андрей Иванович

— А в районное отделение кто сообщил?

— Дворник наш, Галия Асхатовна. Она всегда после трех к нам убираться приходит. Пришла — а дверь не заперта, и никого нет. Она сразу к участковому.

— А вы, э-э-э…

— Василий Константинович, если позволите, э-э-э…

— Александр Иванович. А вы, Василий Константинович, всегда в первой половине дня изволите отсутствовать?

— Ни боже мой, Александр Иванович. Жена на работе, дочка в институте, а я с утра до двух за письменным столом.

— Почему

же сегодня вас не было?

— Срочно вызвали на заседание секции прозы. — Старший на них недовольно посмотрел. Смирнов взял писателя под руку:

— Мы мешаем, Василий Константинович. Пойдемте на кухню.

В стерильно чистой кухне на столе стоял пустой графинчик и пустой стакан. Смирнов ухмыльнулся:

— От расстройства чувств позволили?

— Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.

— Кто «он»?

— Да вор этот.

— Интересно. А много в графинчике было?

Василий Константинович указал пальцем уровень: граммов сто-сто пятьдесят, не больше.

— Что же из квартиры взяли, Василий Константинович?

— Шубу жены, довольно дорогую, из обезьяны, каракулевую дочкину, два моих костюма и так, по мелочам, побрякушки всякие: кольца, кулоны, часы.

— Действительно побрякушки или золото настоящее?

— Золотые, естественно. Кольцо-маркиза с бриллиантами, кольцо с порядочным изумрудом, бирюзовый гарнитур, часы швейцарские в осыпи…

— Ничего себе побрякушки. А деньги?

— Денег в доме не держу. Понемногу в карманах, в сумках. А он, видно, деньги особенно искал. Весь мой стол перевернул, мерзавец.

Смирнов прошел в спальню, куда переместилась группа. Старший посмотрел вопросительно.

— По-моему, скачок, — поделился своими соображениями Александр.

— По-моему, тоже, — саркастически согласился старший. — Высокий профессионал. Работал в перчатках, ни одного пальчика. Нутряк отжат мастерски, взято все по точному выбору.

— Скажите, — робко полюбопытствовал писатель, — почему, когда вот здесь, в спальне, стояли прекрасные кожаные чемоданы, он, для того, чтобы уложить вещи, полез на антресоли и достал старый, драный фибровый?

Из-за спины потерпевших Казарян дал нужные разъяснения:

— Чтобы все соответствовало, товарищ писатель. Вор чемодану и чемодан вору.

— Не понял, — обернулся к Казаряну писатель.

— В ватнике и кирзачах — и с заграничным чемоданом, представляете? Лакомый кусок для любого милиционера.

— Теперь понял! — ужасно обрадовался писатель.

— Мы вам не нужны? — спросил у старшего Смирнов.

— Да уж как-нибудь обойдемся.

— Эксперта я вам оставлю. А мы, Рома, пойдем погуляем.

XI

На улице встретили недовольного Семеныча и удрученного Верного. Семеныч, чтобы избежать подначки, начал первым:

— Вы бы еще нас на улицу Горького

вывели или на Театральную площадь! Найдешь тут! Только собаку нервируют!

— Докуда хоть довел? — миролюбиво поинтересовался Александр.

— До Беговой. А там уж — полный бардак, только нюх собаке портить.

Смирнов посмотрел на Верного. Пес, будто понимая, виновато отвел глаза.

— Не унывай, кабыздох!

— Собачку не смей обижать. Если что — я виноват, — сказал Семеныч.

Ничего не ответив, Смирнов ободряюще похлопал его по спине и вместе с Казаряном пошел дальше. Они пересекли Беговую и поплелись вдоль церковной ограды стадиона Юных пионеров. Из-за угла выползал трамвай.

— А ну-ка, покажи, как от тебя Цыган ушел! — требовательно предложил Александр.

— А вот так! — заорал Казарян и с ходу набрал немыслимую скорость. Хотел, вспрыгнув на подножку, показать кукиш отставшему Александру. Но Смирнов успел-таки зацепиться, прыгнул на подножку и показал Казаряну кукиш. Роман ликующим криком вопросил:

— Куда едем, Саня?

— За кудыкину гору! — весело ответил Александр.

Пересекли Ленинградское шоссе и по Дворцовой аллее вышли к устью Красноармейской улицы. Справа, рядом со складом, расположенным в бывшей церкви стиля ампир, стояла обширная пивная.

За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К ней и направился Александр.

— Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! — произнес он проникновенно и повернулся к Роману. — Помню, как меня еще несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, — ан нет, пожалеет пацана, нальет.

— Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, — сурово сказала Дуся.

— Ты что, не узнала меня, Дусенька?

— Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.

Александр облокотился о стойку, грустно так посмотрел ей в глаза.

— Что ты у него купила, Дуся?

— Не понимаю о чем вы, Александр Иваныч.

— Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.

Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Наконец, достала из рукава кофты платочек, промокнула глаза, высморкалась.

— Ничего я у него не покупала. В залог взяла.

— Покажи.

Она положила на стойку кольцо с зеленым камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:

— Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.

— Изумруд не изумруд, а на золоте — проба.

— Сколько ты ему за кольцо отвалила? — ласково спросил Александр.

— Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.

— Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?

— Двести рублей.

— Вот и ладушки. А теперь — по порядку, и не торопись, с подробностями.