Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
— В чем соучастник?
— В убийстве, дорогой Тимофей Филиппович. — Казарян орудовал дрыном. Подобная разновидность советского руководителя была ему хорошо известна: только дрыном, и только по голове — иначе не проймешь.
— Гена убивал?!!
— Хотите знать, действовал ли ножичком или револьвером? Успокою: не действовал. Но тут же опять обеспокою: принимал самое активное участие в организации этого преступления.
Председатель сломался. Он смотрел на Казаряна преданными глазами:
— Что я должен делать?
И персональная машина у Иванюка-старшего была, трофейный «опель-капитан». И личный шофер — молодая складная бабенка в превосходной кожаной куртке.
Катили по бульварам. Мадам Козлевич помалкивала, изредка поглядывая на пригорюнившегося Иванюка и, через зеркальце, на вольно раскинувшегося на заднем сидении Казаряна. Улица Герцена, Никитские ворота, высотный дом, метро «Красная Пресня». Приехали.
— Как договорились, Тимофей Филиппович. Бумажник забыли, заскочили на минутку. Если Геннадий дома, подходите к окну на кухне, — еще раз проинструктировал Казарян.
Понурый Иванюк вылез из машины. Представительный мужчина, ничего не скажешь.
— Ты мальца его одного возила куда-нибудь?
— Лохудру вожу, а сопляка — нет. Хозяин запретил.
— Хозя-аин! — передразнил ее Казарян и вылез из машины: в окне замаячило бледное лицо Тимофея Филипповича.
Дверь открыл Иванюк-младший.
— А вот и я, Гена! — радостно, как в цирке, приветствовал его Казарян и развернул красную книжечку.
— Кто там, Геннадий? — спросил из кухни старший Иванюк в пределах возможной для него естественности.
— Это ко мне! — криком, чтобы отец не заметил волнения, ответил Геннадий.
— Папа? — полушепотом спросил Казарян и, когда Геннадий кивнул, криком же расширил и углубил его ответ:
— И к вам тоже, Тимофей Филиппович!
Тимофей Филиппович появился в прихожей.
— Кто это, Геннадий? — на этот раз несколько театрально вопросил Иванюк-старший.
— Это из милиции, папа, — пролепетало непутевое дитя.
— Опять?! — вскричал папа. — Ты же давал честное слово, что с этим покончено!
— Папа, я ничего такого не делал! Я не знаю, почему он!
— Просто так милиция не приходит! — сейчас Иванюк-старший орал абсолютно искренне.
— Дорогие Иванюки! — обратился к ним Казарян. — Что же в прихожей-то шуметь? Давайте расположимся поудобнее, сядем рядком, поговорим ладком.
— Прошу! — опомнился Иванюк-старший и распахнул дверь в столовую.
— Давайте договоримся так, — предложил Казарян, усевшись на зачехленный стул. — Чтобы избежать базара, я буду задавать вопросы, и на каждый вопрос отвечает только тот, к кому этот вопрос адресован. Есть другие предложения по порядку ведения? Геннадий, ты сейчас имеешь связи с кем-либо из преступной группы, не без твоей помощи ограбившей меховой склад?
— Нет. Как из колонии вернулся, никого не видел и видеть не хочу.
— А упомянутый тобой Стручок?
— Это не связь. Мы с ним дружим.
— Я же запретил тебе встречаться с этим бандитом! — вскричал Иванюк-старший.
Казарян посмотрел на него жалеючи и проникновенно укорил:
— Мы же договорились, Тимофей Филлипович, — и — младшему: — Объясняю тебе: будешь говорить правду — пройдешь свидетелем. Будешь врать — соучастником в страшненьком деле.
— Ни с кем я не встречался, ни с кем! — криком прорыдал Иванюк-младший.
Казарян подождал, пока он вытирал слезы и сморкался.
— И с Романом Петровским по кличке «Цыган» тоже не встречался?
Надо же, вроде бы успокоился, а тут снова зарыдал. Хлипким оказался отпрыск богатырского рода Иванюков. Казарян напомнил о главном:
— Ты не рыдай, дело говори.
— На второй день, как я вернулся, он меня прихватил, — начал повествование Геннадий. — У дома нашего поджидал. Велел к Стручку идти, чтобы тот Васина разыскал. А Васин еще не приехал. Потом задание дал: сходить по одному адресу и записку передать.
— Кому?
— Да бабке какой-то.
— Адрес, адрес, Гена!
— Второй Ростокинский тупик, дом шесть, квартира девять. Евдокия Григорьевна.
— В записку-то заглянул?
— Чужих писем не читаю.
— А ты, оказывается, не только уголовник, но и джентльмен. Кому записка?
— Колхознику. Чтобы десятого, в три часа, у пивной на площади Борьбы был.
— Как поддерживаешь связь с Цыганом?
— Через два дня на третий я должен быть у входа в метро на определенной станции по Кольцевой. Следующая встреча — через одну станцию. И там прогуливаться. Когда ему надо, он сам ко мне подойдет.
— Значит, очередная встреча у вас послезавтра, в двенадцать, у Добрынинской?
— Да.
— Все-таки мы с Тимофеем Филипповичем кое-что из тебя выбили. — Казарян поднялся со стула. — Послезавтра пойдешь на свидание с Цыганом. А до этого носа никуда не высовывай. И не открывай никому. Даже Стручку. Запомнил?
— Запомнил, — еле выдавил Геннадий.
— Не слышу!!! — взревел Иванюк-старший.
— Запомнил, — громче повторил Геннадий.
— Если что — башку отверну, — пообещал заботливый отец.
— Тимофей Филиппович, вы остаетесь? — спросил Казарян.
— Нет. На работу надо обязательно. Дел по горло.
— Подбросите?
— С удовольствием.
— Будь здоров, Гена, — пожелал Казарян и направился к дверям.
Казарян долго блуждал среди стандартных двухэтажных домов. Таких домов, да еще бараков в конце двадцатых — начале тридцатых годов было построено по Москве великое множество. Наспех сколоченные из досок, без всяких удобств, двухэтажные двухподъездные домики были задуманы как временные — на три-четыре года — жилища. Вышло по-иному: стояли третье десятилетие.