Скрут
Шрифт:
Он решил пока ни о чем не думать. Где-то там, впереди, его ждет неизбежная тоска — но пока что сил хватает только на то, чтобы любоваться игрой березового кружева. Уже закат… сколько времени прошло?!
— Ну ты и живучий, — сказала Тиар глухо. — Тихо, тихо… Дыши…
Он смотрел на ее осунувшееся, сосредоточенное лицо. Сколько все-таки времени он пребывал… на грани? Или Птица не хотела брать его в своей золотой чертог?!
— Я же просила тебя, — прошептала она укоризненно. — Я же просила признаться, сказать… А ты…
Верхушки берез уходили
Глава тринадцатая
До селения добрались уже в сумерках и постучали в первые попавшиеся ворота с просьбой о ночлеге. Их впустили и даже пригласили за стол; Игар, чья шея была обвязана шелковым шарфом Тиар, не мог есть и даже пил с трудом, натужно продавливая каждый глоток сквозь раздавленное горло. Хозяева — старик со старушкой — заинтересованно на него косились; Тиар постелили в комнате, а Игара отправили спать на сеновал — из нравственных, вероятно, соображений.
Он долго лежал, утонув в душистой перине, сжимая в кулаке сухое соцветие, которое отыскала в своем узелке Тиар. Велела пожевать перед сном — Игар долго колебался, оглаживая пальцем крохотные колючие стебельки и нюхая сморщенные шарики цветов. Потом отправил подарок за щеку — и почти сразу поплыл в густых, ароматных, медовых с прозеленью волнах.
Ему было хорошо и спокойно; на дне прозрачного моря стояли леса и простирались поля, над которыми он, Игар, парил, будто облако; над сверкающей поверхностью несся запах цветов, и вместо солнца в чистом небе сияла одна-единственная зеленая звезда…
Он проснулся от чувства опасности, такого же осязаемого, как кулак, которым бьют по лицу. В маленьком дворе было полным-полно лошадей, и лестница, ведущая на сеновал, скрипела под чьим-то грузным телом.
— …Вероятно, особая грамота, выданная магистратом города Ррок, вас устроит?..
Тиар говорила холодно и внятно; в ее голосе не было смятения, только бесстрастная уверенность в своих силах и своем праве. С роженицами она беседовала так же твердо, но куда более доброжелательно.
На резкое движение его шея ответила глухой болью. Травка Тиар подействовала великолепно — еще не успев проснуться, он уже принял единственно возможное решение.
Через мгновение он растворился в куче сена. На поверхности остался лишь смятый шелковый шарф; лестница скрипнула особенно натужно, и на сеновале сделалось темнее.
— Эй!
Сквозь путаницу сухих травинок Игар едва мог разглядеть плечистый силуэт в высоком военном шлеме.
— Э-эй! Вылезай, паскуда, сейчас вилами достанем!
Игар молчал. От ударов его сердца сеновал, казалось, содрогается.
Человек в шлеме грязно выругался. Подхватил шарф; крикнул кому-то вниз:
— Смылся, вроде… Тряпочка только валяется…
— Ни одна мышь не смылась, — сухо ответил голос, от которого по Игаровой спине поползли мурашки. — Вилы возьми…
Игар до крови закусил губу.
Что-то
— Госпоже не мешало бы знать, кого именно она желает прикрыть своей неприкосновенной особой… Невинная дочь нашей властительной госпожи вот уже два месяца как похищена; о том, где она находится сейчас, или где она, прошу прощения, похоронена, известно одному лишь человеку. Он же пригоден, чтобы дать ответ о судьбе спасательного отряда, посланного княгиней против якобы лесного чудовища, удерживающего девушку в плену… За голову беглеца, похитителя и осквернителя назначена сумма, которой лично я, впрочем, готов пренебречь…
Снова заскрипела лестница. Игар сжался в комок.
— Эй! — крикнул человек в шлеме. — Вылазь, ну-ка!..
— …которой я готов пренебречь, поскольку мой интерес — не деньги… Однако все прочим деньги, как я понял, нужны?
Игар вспомнил любопытствующие взгляды старика и старушки. Донесли?! Не может быть… Или все-таки?..
Человек в шлеме шмыгнул носом; в руке его были вилы с одним обломанным зубом. Несильный замах…
Отец-Разбиватель сказал бы наставительно, что не следует сжиматься в комок — нужно расслабить мышцы и сделать тело вертким, будто капелька жира на воде. Игар множество раз тупо воображал себе такую капельку; сейчас навык оказался быстрее, чем разум.
Железные зубья прошли в пальце от его живота — и все потому, что в момент удара он успел почти неуловимым движением отклониться. Пупок его грозил прилипнуть к позвоночнику, так сильно подтянулось и без того тощее брюхо; человек в шлеме ничего не заметил и тут же ткнул снова.
На этот раз удар пришелся бы Игару в плечо — если бы, едва не вывихнув сустава, он не вывернулся снова. Человек в шлеме разочаровано засопел и на всякий случай надавил на вилы, погружая их глубже; Игар молился Птице.
Третий, четвертый и пятый тычок оказались неопасными — шлемоносец для порядка прощупывал углы. Прощупав, сплюнул, крикнул вниз:
— Нету! Нету сволоча, велите двор обыскивать…
Ответом ему было короткое ругательство; Игар, холодея, вспомнил наконец, как выглядит обладатель этого голоса. Он блондин, у него тонкие губы… Раньше он носил медную серьгу, но потом потерял ее… вместе с ухом, отсеченным безжалостным Отцом-Разбивателем. Там, у ворот Гнезда, которое ненадолго приютило Чужого Птенца Игара…
Человек с вилами плюнул еще раз — темпераментно и зло. Вымещая раздражение, ткнул вилами прямо перед собой — резко и сильно, и этот удар легко превзошел невеликое Игарово умение.
То есть не вполне превзошел. Если бы Игар не увернулся, ржавые зубья обломанных вил проткнули бы ему ногу вместе с костью, а так цели достиг только крайний зуб, впившийся в мякоть Игаровой голени.
Мир сделался черным.
Крик распирал изнутри, лез из ушей, грозил порвать щеки; Игар молчал, и перед глазами у него плыли красные пятна.