Скрут
Шрифт:
Теплая рука ласково легла ему на голову:
— Что, малыш, испугался?.. Ты такой славный… Такой… Не бойся. Хочешь, я тебя обниму?
Запах роз и пота стал сильнее. Запах пота, исходящий в лесу от усталой Илазы, не казался Игару противным — а теперь он инстинктивно задышал ртом. Руки ясновельможной соскользнули с его плеч на спину, женщина гортанно муркнула — и он выдавил совершенно неожиданно:
— Не… не надо… запах такой…
Ясновельможная опешила. Она просто потеряла дар речи; взгляд ее впился в Игара, будто пытаясь опровергнуть
И в этот самый момент послышался негромкий, деликатный стук в дверь:
— Госпожа! Госпожа!
Ясновельможная зарычала. Раздраженно обернулась:
— Ну?
— Госпожа, тот человек только что прибыл… Наши люди встретили его — через пять минут он будет здесь. А к властителю — только утром…
Пользуясь минутным замешательством женщины, Игар прыгнул. Откинул украшавший стену гобелен — через эту потайную дверь ясновельможная привела его, теперь он наугад бросился в темный, узкий коридор, скоро сменившийся лестницей. Он спотыкался, больно ударяясь, держался руками за холодные стены и глупо улыбался во весь рот, бесконечно повторяя про себя: ушел, спасся… Удрал от сучки. От потаскухи. Удрал!!
Потайной ход закончился снова-таки гобеленом; щурясь, Игар выбрался в коридор — широкий и освещенный, плавно переходящий в гостиную. Витражные двери оказались широко распахнуты; до спасения оставалось всего несколько усилий и всего несколько минут — однако в гостиной ожидал приема тот самый долгожданный гость. Гость стоял спиной, и был он приземист и толст.
Игар скользнул вдоль стены, желая произвести как можно меньше шуму — и, вероятно, именно потому задел локтем декоративную подставку с цветами. Послышался звон разбиваемого фарфора.
Долгожданный гость обернулся ему навстречу. Голубые глаза его казались двумя бумажными васильками; у ног стоял пузатый саквояж, хранящий до поры до времени Перчатку Правды.
Крик застрял далеко у Игара в глотке. Ослабевшие ноги отказались повиноваться — чтобы убежать, пока еще есть такая призрачная возможность, или по крайней мере кинуться на толстяка, чтобы зарезать его осколком фарфоровой вазы…
В это время совсем другой, рассудочный Игар удивленно подумал: так вот кого она ждала. Вот кого вызывал властитель; бедный Са-Кон. Бедный господин Са-Кон, как жестоко отольются тебе те колотушки, которые получил по твоему приказу неудачливый посланец Игар… Теперь ты признаешься, что у жены властителя КорБора не только сын от тебя, но и…
Все это время уложилось в одну секунду. Длинную секунду, пока толстяк и Игар смотрели друг на друга.
Потом толстяк тихо улыбнулся:
— Привет. А тебя уже все похоронили.
Игар впервые слышал его голос. Неожиданно низкий, глухой.
Он медленно-медленно двинулся назад. Пятясь. Толстяк сделал всего один шаг — и оказался вдруг ближе, много ближе, нежели был; воистину, в некоторых искусствах он был не менее искушен, чем сам Отец-Разбиватель… Которого Игар, его худший ученик, неустанно позорит…
— Стой, —
Игар уперся спиной во что-то твердое. Кажется, дверной косяк.
— Ты живой… Это хорошо, — толстяк довольно улыбнулся, и по спине Игара продрал мороз. — А девчонка жива? Илаза?
Игар не то кивнул, не то дернул головой.
— Я так и думал… Не трясись.
Застучали по лестнице чьи-то шаги; наверху послышался раздраженный голос ясновельможной. Игар прерывисто вздохнул.
— Не дрожи, говорю… Я сейчас не на работе. Я вроде как в гостях. Приватная особа. До тебя мне дела нет…
Игар не поверил собственным ушам.
— Сейчас — иди. А потом — не попадайся… Не попадешься?
Игар замотал головой: нет.
— Иди.
Игар отступил. Потом еще отступил. Потом еще; толстяк не двигался с места, по-прежнему усмехаясь. Игар повернулся, готовый без оглядки бежать — и не побежал.
Толстяк смотрел — уже с интересом.
— Я… — Игар подошел, сдерживая дрожь в коленях. — Я что… назвал их? Это я назвал? Ятерь и Тучка? Я… выдал?
Перчатка Правды улыбнулся. Широко и многозначительно.
Голос ясновельможной донесся из коридора напротив. Игар повернулся и побежал, как не бегал никогда в жизни.
Привратник не получал никаких предостережений на его счет; ворота успели лишь приоткрыться — а Игар уже вырвался, обдирая бока, и, не чуя под собой ног, кинулся прочь.
Звезде Хота было все равно. На нее наползла мелкая, клочковатая ночная туча.
Глава четвертая
Сначала она бежала, но потом пришлось перейти на шаг, потому что в боку резало, будто ножом, в горле пересохло, а дышать не получалось иначе, как со всхлипом. Самое время было упасть в траву и отдохнуть но она шла и шла, припадая на расцарапанную ногу.
Овраг остался далеко позади; до темноты она должна во что бы то ни стало выйти из леса. Выйти в поле — там он ее не догонит. Положим, у него собачий нюх, он пойдет точно по следу, он двигается, как летящий камень — но у нее преимущество долгого дня пути. Будь лес бесконечен — у нее не было бы шансов; он, вероятно, на это и рассчитывал, когда оставлял ее свободной, полностью свободной на целый день. Возможно, он не знает, что людские поселения подступают к самой опушке, что под стенами леса возделывают пшеницу, что там он будет бессилен…
Между стволами мелькнула белка. Илаза вымучено улыбнулась: здесь предел его владениям. В его царстве давно съедены белки, и птицы… И она их тоже ела. Он оставлял ей птичьи окорочка, а она пекла их и ела, потому что хотелось…
Она наступила на острый камушек, болезненно поморщилась, но не замедлила шага. Вот так, наверное, чувствует себя пущенная в цель стрела — летит и летит, и ее путь становится ее продолжением, частью ее тела. Илаза — и ее путь. Наивысший смысл жизни — идти, переставлять ноги, все вперед и вперед…