Скрут
Шрифт:
Ему захотелось бежать куда глаза глядят, но он остался на месте. И лица его не видел никто, потому что до рассвета оставалось еще несколько часов.
— Это мышь? — спросила Тиар шепотом. Игар поднял голову:
— А?..
— Мышь, — сообщила Тиар почти с нежностью. — Возится… в траве. Жаль, не видно… Игар. Их зовут Мет и Пач; они найдут нас. Мне бы не хотелось… Чтобы тебя изувечили.
— Я сам кого угодно изувечу! — выкрикнул он, стараясь прикрыть запальчивостью собственные тоску и неуверенность. — А эти…
— Дурак, — сказала она устало. — Ты все еще не понимаешь. Они подобрали меня, выходили, и… Как братья. Деньги им нужны, чтобы меня же прокормить… И очень часто нужно платить аптекарю. Понимаешь?.. Не понимаешь. Усади меня.
Он боялся теперь ее трогать. После того, как нес на руках. Очень странное сочетание — живой красивой женщины и уродливого обрубка.
Мышь шелестела теперь уже явственно — даже Игар слышал. Ему показалось, что в какой-то момент он и увидел серое создание, пересекающее белую от пыли дорогу.
Тиар усмехнулась:
— Ты здоров… Молодой. С руками и ногами. Но ты мечешься, как… эта мышка. Только мышка счастливее — она в ладу с собой… И я — как мышка. Когда наступили на третий цветок, я… плакала, конечно. Но два ведь остались!.. И шмелю по-прежнему есть куда прилетать… А Мет и Пач бились насмерть с хозяином одного балагана, его звали… не помню. Прозвище было — Человек-Мартышка. И они боятся… за меня. Понимаешь?… Нет. И я тебя не понимаю… Ты умеешь болеть чужой болью… Ты не желаешь мне зла, но все-таки врешь. И врешь жестоко… Почему?..
Она не требовала ответов на свои вопросы, она говорила как бы сама с собой — однако звезды на небе гасли, и проступали силуэты деревьев, и Игар мог уже разглядеть ее лицо.
Плохо соображая, что творит, он взял ее голову в свои ладони и прикоснулся губами к ее сухому рту. Она попыталась вывернуться; он впился в нее с настоящей страстью. С жадностью, порожденной раскаянием и благодарностью.
Она не ответила на его поцелуй. Она замерла в ужасе, и губы ее были покорны, а сердце заколотилось так, что на тонкой обнаженной шее едва не лопнула жилка.
Цикады одна за другой смолкли.
Наконец, Тиар запрокинула голову, пытаясь высвободиться; не отрываясь от ее губ, Игар поднял глаза — и отшатнулся, потому что по щекам женщины двумя дорожками катились слезы.
Над их головами разгоралось небо. Небо изменялось. Небо маялось, меняя краски, наливаясь светом, как та жемчужина, которую Игар видел на ярмарке, давным-давно, еще до того, как попасть в скит. И подумал тогда, что небо тоже круглое, как жемчужина, как луна или солнце, только гораздо, гораздо больше…
Он стоял перед ней на коленях. Даже на коленях он был намного выше — но ему казалось, что он смотрит на Тиар снизу вверх.
— Прости, — сказал он шепотом. — Я должен был найти женщину. Это ты, Тиар. Это ты; я должен… увезти тебя. Если нет — другая женщина умрет, а она моя жена… нас сочетал Алтарь, Тиар. Я… не врал, я… полюбил тебя, как… прости меня. Ради любви… Ради человека… Ради Илазы. Для нее я… сделаю это. А для тебя я сделаю что угодно, и прямо сейчас. Хочешь? Любое желание. Ну, хочешь?!
Тиар молчала.
Может быть, нечто подобное виделось ей во сне. Может быть, она мечтала и боялась верить. Может быть, из всей Игаровой тирады она поняла только последние его слова и содержащийся в них призыв; а может быть, наоборот. Может быть, она видела его насквозь, и в его искреннем… почти искреннем порыве ей виделась торговля. Обмен… Мера за меру.
А потом в ее глазах мелькнуло еще что-то, и он вдруг испугался. Она заперта, как в ловушке, в беспомощном теле; телу свойственны потребности, в том числе низменные, и…
Будто только сейчас прозрев, он понял, что она имела в виду, говоря о ноше, которую он принял на себя. Может быть, сейчас, когда он так патетически обещает ей исполнение желаний… Она всего лишь хочет попросить его… о помощи в самой обыкновенной нужде?..
Она поймала его панический взгляд. Бледно улыбнулась:
— Сейчас солнце встанет. Сейчас…
Высоко в разгорающемся небе кувыркалась, взлетала и падала маленькая черная птица.
Игар только сейчас почувствовал, как пропиталась росой трава. И он сам, и куртка, на которой сидела Тиар, и ее широкая юбка, разметавшаяся по земле.
— Я так давно не видела, — сказала Тиар шепотом. — Посмотри и ты.
На горизонте, там, где желто-зеленое соприкасалось с серо-голубым, вспыхнула искра. Маленькая птица в зените разразилась трелью, как гимном.
Вся степь, лежащая к востоку, в долю секунды покрылась цветными, победно пылающими огнями. Каждая капля росы превратилась в яркую, глубокую звезду, в маленькое синее-желтое-зеленое, густо-фиолетовое, рубиново-красное солнце, не уступающее величием тому единственному, грузно вылезающему из-за горизонта. На короткий миг восхода светило щедро сыпануло драгоценным камнем, вывалило пред глаза земным скаредам все богатства мира, все богатства, которых им никогда больше не увидеть и не найти, поскольку слепы, убоги, скупы, не сподоблены…
Никогда в жизни Игар не видел ничего подобного. То есть видывал, конечно, рассветы — но такого фейерверка на его долю не выпадало, и он решил не без основания, что больше и не выпадет. Так, улыбка жизни, мир глазами Тиар…
Солнечный диск взлетел. Цветные огни погасли; теперь это были просто капли влаги, которые скоро высохнут, сожранные лучами. Мимо сидящих на обочине Игара и Тиар проскрипела первая телега, и возница покосился мрачно и с недоумением.
— Вот и все, — сказала Тиар, и Игар понял вдруг, что она счастлива. — Вот и все, Игар… И больше ничего не надо. А теперь можешь продавать меня… Хоть в балаган.