Скрывая улики. Компиляция
Шрифт:
— Это совершенно верно. Однако я своими глазами видела пробирку, когда делала тест.
Я продемонстрировал лист записей из лаборатории и попросил ее прочесть отдельную его часть. Из этих записей явствовало, что Алекс Дорси дважды посещал лабораторию в течение трех недель перед своим исчезновением.
— Нет ничего необычного в том, что он заходил туда, — сказала она. — Офицеры постоянно туда заходят.
— Если он заходил туда для того, чтобы подменить образец крови на другой, который специально для этих целей принес с собой, — мог он это сделать?
—
— То есть вы считаете такое предположение обоснованным! — спросил я.
Это было слово, отягощенное особым смыслом: если мне удастся доказать, что существуют обоснованные сомнения в принадлежности крови Алексу Дорси, значит, мы на правильном пути. Как Дилан может доказать, что Лори убила Дорси, если он даже не может избежать обоснованных сомнений в том, что Дорси вообще мертв?
— Я не могу дать вам точный ответ. — Это было самое большее, что она могла допустить.
— А что, если бы вы услышали свидетельство жены лейтенанта Дорси, которая показала, что ее муж планировал фальсификацию своей смерти? Было бы в таком случае обоснованным подозрение, что он мог заменить образец крови?
— Предполагаю, что оно было бы обоснованным.
— Благодарю. И еще раз, чтобы расставить точки над «i»: если кровь была подменена, если это не была кровь Дорси, тогда это означает, что тело тоже не Дорси? Я правильно понимаю? — повторил я ради эффекта.
— Да.
Я отпустил ее с кафедры, едва сдерживая желание заорать: «Наша взяла!» У нас был на удивление продуктивный день, и свидетельство тому было отпечатано на лице Дилана.
Выйдя из зала суда, я остановился на достаточно длительное время, чтобы дать мини-пресс-конференцию, во время которой позволил себе немного злорадства. Вопросы сами по себе свидетельствовали о том, насколько удачным этот день был для нас: репортеры хотели знать, допускаю ли я, что Топор снимет обвинения, когда прокурор закончит излагать свою версию. Я этого не допускал, но не мог же я в самом деле мешать распространению такого слуха.
Мы, как обычно, заседали в гостиной вечером, и я сделал все возможное, чтобы немного умерить всеобщий энтузиазм. Лори и Кевин умом вполне понимали, что сегодня мы выиграли битву, однако до окончательной победы в этой войне еще далеко, и провозгласить ее могут только присяжные. И все же мы так привыкли к неприятным новостям, что нынешнее радостное возбуждение было вполне объяснимо.
За обедом Лори произнесла тост за своих замечательных адвокатов, и поскольку не поддерживать тост — плохая примета, я присоединился. Я вставил свой тост — за Барри Лейтера, в некотором смысле для отрезвления. Кевина я еще никогда не видел таким счастливым, и мне пришлось потратить некоторое время, чтобы немного успокоить их обоих, дабы мы могли приступить к планированию работы с завтрашними свидетелями.
Я почти успел подготовиться к завтрашнему дню, когда нарисовался Уилли Миллер. Он объяснил, что собирался позвонить мне и
Бакс ходил за Уилли повсюду, и Уилли уверился, что Бакс — самая умная и замечательная собака за всю историю мира. Поскольку общеизвестен факт, что самой умной и замечательной собакой за всю историю мира является Тара, я точно знал, что его претензии чрезмерны, но позволил ему оставаться в блаженном неведении. Тем более, что Бакс был действительно довольно милым псом и, кажется, понравился Таре.
К сожалению, Уилли тоже подхватил вирус всеобщего энтузиазма. Не имея никакого понятия о происходящем, он, однако, убежденно заявил Лори, что до ее оправдания остались считанные дни. Таким образом, он свел на нет все мои усилия заставить команду успокоиться и мыслить по существу. И Лори уже собиралась принести праздничные шляпы, когда я наконец убедил Уилли взять Бакса и Тару и выйти во двор поиграть с ними, чтобы мы могли снова углубиться в работу.
Уилли повиновался, взял пару теннисных мячей и летающую тарелку и повел собак на свежий воздух. Мы с Кевином попытались углубиться в бумаги, но через несколько минут я заметил, что Лори смотрит в окно и неодобрительно качает головой.
— Посмотрите только, что они делают с моими овощами.
Я вздохнул и подошел к окну. В дальнем конце двора Бакс яростно копался в огороде Лори. Не думаю, чтобы это было так уж важно.
— Похоже, нам снова придется покупать базилик в супермаркете, как все в городе, — сказал я.
— Да ты что, Энди?! Я же столько сил вложила в этот сад! — расстроилась Лори.
Я разозлился, что пришлось прерваться, но делать было нечего — надо спасать овощи и старания Лори. Я сказал Кевину, что сейчас вернусь, и устремился во двор.
Когда я вышел из дома, Уилли направился ко мне, и его физиономия была непривычно мрачной. Он вел Бакса на поводке, и я заметил, что у пса весь нос в земле от копания.
— Энди, — сказал Уилли, — тебе бы лучше дотопать дотуда…
Я почувствовал — считай, испугался, — что с Тарой что-то случилось. Но Уилли повернулся и побежал обратно к огороду — Тара стояла там, и с ней все было в порядке.
Уилли махнул рукой в ту сторону, где рылся Бакс, и я понял, из-за чего он так расстроился. Там было зарыто нечто — нечто хорошо сохранившееся, заботливо завернутое в блестящий пластик.
Это была голова Алекса Дорси.
Глава 17
За всю свою жизнь я не видел ничего более омерзительного, чем эта отрезанная голова в пластиковом мешке. Мне хватило одного взгляда, но до конца жизни зрелище врезалось в мою память. Я повернулся и направился обратно к дому, попросив Уилли остаться в саду и никого туда не пускать. Я вошел в дом и рассказал Лори и Кевину, что увидел, и потом мы просто сели и сидели молча, ожидая, когда появится Пит.