Скрывая улики. Компиляция
Шрифт:
Следующим был вызван полицейский-новичок, Рики Спенсер, который был первым, кто догадался, что горит человеческое тело.
— Вы немедленно осознали, что это было тело? — спросил Дилан.
— Ну, было темно, и я не был точно уверен. Я не видел головы… лица… — Казалось, воспоминание до сих пор шокировало его, как шокировало бы любого человека. — Когда я осветил его фонариком, у меня не осталось никаких сомнений в том, что это такое.
— Кроме того факта, что там было тело, не заметили ли вы еще чего-нибудь необычного?
Спенсер кивнул.
— Заметил.
— А не знаете ли вы случайно, что показали последующие тесты? Соответствовала ли та смесь, что содержалась в канистре, той, которая стала причиной возгорания?
— Да. Я видел отчеты.
Я мог высказать протест на основании того, что показания даны с чужих слов, но факты были подлинными, и Дилан мог вызвать для их подтверждения другого, более осведомленного свидетеля.
Я встал, чтобы задать свои вопросы.
— Офицер Спенсер, та ночь на складе, вероятно, была для вас глубокой травмой.
Он нерешительно кивнул. Дилан предупредил его, что следует опасаться злого адвоката, однако я казался достаточно безобидным.
— Да. Я никогда раньше… — Он запнулся. — Да.
— Вы сказали «я никогда раньше». Вы имели в виду, что никогда прежде вам не приходилось видеть ничего подобного?
Я угадал. Он робко кивнул.
— Но вы не думали, что ваши воспоминания могут быть неточными, не так ли? — спросил я.
— Нет, сэр. Я все помню очень четко.
— Хорошо, — кивнул я. — Но прежде чем вы поняли, что это горит человеческое тело, у вас были какие-нибудь предположения, что бы это могло быть?
Он задумался.
— Ну, я подумал, что это может быть матрац. Или, может, старый диван. Сейчас это звучит довольно глупо, но… — Он замолчал, не договорив.
— Ничего. Я уверен, что все понимают вас. — Я посмотрел на присяжных. Они явно присоединялись ко мне и сочувствовали тому, через что пришлось пройти этому молодому человеку. — Ну что ж, — продолжал я, — вы сказали, что это было похоже на матрац или диван… значит, горевший предмет казался довольно большим?
— Да. Это был крупный мужчина.
— Верно. Так, а канистра с бензином… она лежала возле тачки?
— Я не видел там никакой тачки, — сказал он.
— В самом деле? Ну, тогда там, конечно, была каталка?
— Нет, и каталки не было.
Я изобразил крайнее удивление.
— А как насчет какой-нибудь тележки или повозки?
— Нет, ничего такого там не было.
— Позвольте-ка, я, кажется, чего-то не понимаю. Мистер Кэмпбелл в своем вступительном слове сказал, что убийство было совершено позади стадиона Хинчклифф, а затем тело перевезли на склад. Если это правда, то не хотите ли вы сказать, что кто-то отнес его на склад?
— Да, может быть.
— Какое расстояние было между телом и ближайшей дверью?
— Около сорока футов, — сказал он.
Я продолжал загонять его в угол.
— Значит, убийца был достаточно силен, чтобы протащить мертвое тело размером со старый диван
— Я думаю, у убийцы была какая-нибудь повозка и он забрал ее, когда уходил. Или она забрала.
— Тогда почему он оставил там канистру? — спросил я.
Дилан запротестовал, что свидетель не может знать внутренней мотивации убийцы, и Топор принял протест.
— Видели ли вы какие-либо следы колес или какие-либо другие следы, оставленные не человеческими ногами?
— Нет, но об этом вам лучше спросить следователя.
Я улыбнулся, зная, что таких следов возле склада обнаружено не было.
— Я так и сделаю, можете быть уверены.
Дилан задал еще пару вопросов, пытаясь исправить ущерб, который я мог нанести его версии.
— Офицер Спенсер, известно ли вам, из какого материала сделаны полы в том конкретном складе?
— Думаю, они цементные.
— Значит, вы не думаете, что тележка могла оставить следы?
— Думаю, не могла. Нет.
Дилан отпустил его, и когда Топор отложил слушание до завтра, я направился домой, собираясь заняться тем, что уже превратилось в ежевечернюю рутину. Мы с Кевином и Лори пообедали, обсуждая события дня в суде. Маркус должен был присоединиться к нам, когда ему будет что добавить, — надеюсь, это скоро случится. После обеда мы перебрались в гостиную, где обсудили свои планы и стратегию, а потом Кевин и Лори ушли, оставив меня наедине с моим чтением и подготовкой к допросу завтрашних свидетелей. Это было повторение давно пройденного, однако опыт показывает, что мне это полезно.
Было одиннадцать часов, и я сидел на диване, окруженный своими бумагами, когда в комнату вошла Тара. Она подошла и встала в паре футов от меня, словно ждала, что я позову ее.
— Ты пришла только потому, что Лори уже спит, — сказал я.
В ответ она запрыгнула на диван и улеглась дюймах в шести от меня.
— Мне нужны обе руки, чтобы разбирать материалы, так что извини, никак не могу тебя погладить, — сказал я.
Она наклонила голову, словно была озадачена тем, что я говорю. Здесь надо заметить, что наклон головы у Тары самый изящный, какой мне только доводилось видеть. Если бы «наклон головы» считался олимпийским видом спорта в восьмидесятые годы, даже судья из Восточной Германии дал бы ей десять очков.
Затем Тара придвинулась ко мне вплотную и устроилась, положив голову мне на бедро. Это была явная попытка напроситься на ласку, и я видел это за километр.
— Неплохая попытка, — сказал я. — Но ты меня не убедила.
Она лизнула мою руку, и в конце концов я сдался и провел следующий час, читая и гладя ее, пока мы оба не заснули.
С Кевином мы встретились в здании суда в девять утра и снова принялись обсуждать, как лучше повести себя с Ником Сабонисом, первым свидетелем, который связывает Лори с преступлением. Очень важно заставить присяжных сомневаться в его словах.