Скрываясь от гуронов
Шрифт:
– Вино?.. – захлебнулся капитан от возмущения. – При чём здесь вино? Вино – это честная торговля!
– Да? – закричала Сильвия, уже совсем не отдавая себе отчёт. – Только не надо прикрываться честной торговлей!.. Я прекрасно догадываюсь, чем ты занимался в Китае! И в других портах! И здесь, в Лондоне!
– В Лондоне? – капитан запнулся и побледнел, он стоял перед Сильвией со сжатыми кулаками опущенных, крепко прижатых к бокам рук и смотрел на неё страшными глазами.
Сильвия опешила. Она поняла, что сказала лишнее – в лице мужа вдруг промелькнуло что-то ужасное, нечеловеческое,
– Basto! – выдохнул капитан. – Я не буду платить по этим счетам… И лучше бы тебе сейчас мне не возражать!
Он резко развернулся на каблуках и ушёл к себе. Сильвия, рыдая, поспешила закрыться в своей комнате.
Завтрак на следующее утро прошёл тихо – супруги почти не разговаривали. И только уходя из дома, капитан остановился возле двери и сказал провожающей его Сильвии:
– У моего друга, старого штурмана, живёт попугай, которого друг научил говорить «ты красивый» и «я тебя люблю». И попугай твердит ему это целыми днями напролёт, а штурман счастлив. Потому что человеку надо слышать хоть изредка, что его любят.
Тут капитан, сухие глаза которого плакали, улыбнулся криво, одними губами, и добавил:
– И что он красивый.
Не успела за мужем закрыться дверь, как Сильвия бросилась к матери за советом, ну, и чтобы попросить денег, конечно. Захлёбываясь слезами, она стала ей сбивчиво рассказывать о ссоре с мужем. Наконец, миссис Трелони ответила:
– У меня всегда было такое чувство, дорогая, что ты всё время сердита на своего мужа.
– Мама, он со мною всё время спорит, – запальчиво закричала Сильвия, перебивая мать. – И всё время делает всё по-своему.
Миссис Трелони посмотрела на дочь укоризненно и спросила:
– Неужели ты думаешь, дорогая, что такой властный мужчина, как капитан Линч, будет тебе подчиняться и делать так, как ты велишь?
– Он меня не любит! – вскрикнула Сильвия.
– Неужели ты думаешь, что если капитан Линч влюбился в тебя когда-то, то он обязан любить тебя всегда? – удивлённо спросила у дочери миссис Трелони и добавила: – Любовь надо завоёвывать каждый день, дочка.
Тут у Сильвии презрительно задрожали ноздри, её тёмные глаза стали ещё темнее, а капризная, гордая нижняя губка стала ещё капризнее.
– Мама, у него есть другая женщина, – отчеканила она. – И не одна – я это чувствую, я всегда это чувствую… А сейчас он из Лондона вернулся сам не свой.
Миссис Трелони не знала, что на это ответить, наконец, она нашлась:
– Твой муж мог быть расстроен из-за Томаса Чиппендейла… Ты же знаешь, как он его любит.
– Ах, мама, нет… Нет, – упрямилась Сильвия. – Это – из-за женщины, я это чувствую.
Миссис Трелони замолчала. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но каждый раз закрывала рот. Наконец, она спросила с каким-то даже страхом:
– Но ты же не знаешь этого наверняка?
– Нет, не знаю, – прошептала Сильвия и стиснула свои руки так, что костяшки пальцев её побелели. – И это самое ужасное!
И тут миссис Трелони, откинувшись на спинку кресла, сказала дочери такое, от чего та совершенно опешила.
– Дурачок, – сказала миссис Трелони каким-то удивительно снисходительным тоном взрослой, опытной женщины. – Это как раз самое прекрасное!.. Самое ужасное, если узнаешь совершенно определённо – когда перехватываешь любовное письмо или застаёшь мужа с кем-нибудь… Вот тогда… Не можешь терпеть жар, выходи из кухни. А пока…
Тут миссис Трелони оглядела дочь придирчивым взглядом.
– Ты красивая женщина, – сказала она, наконец. – Соберись… Удвой очарование… Будь мила и любезна. И перестань злиться. Очаруй его. Очаровала один раз – значит сможешь очаровать и в другой… И пиши ему свои просьбы: мужчины охотнее подчиняются письменным приказам – солдаты к этому привыкли, они без письменных приказов жить не могут.
Сильвия замерла: она не ожидала от матери такой житейской мудрости.
– Пойдём в сад пить чай, – сказала миссис Трелони с улыбкой и добавила, поднимаясь: – А денег для портнихи я тебе дам.
Когда дочь ушла, миссис Трелони поспешила к своей подруге миссис Уинлоу, в замужестве миссис Легг.
Виделась она с нею часто, но каждый раз про себя ахала тому, как Сара постарела, и миссис Трелони даже не догадывалась, что Сара думает то же самое про неё. И сегодня, встретившись, подруги исподтишка рассматривали друг друга, и каждая полагала, что другая постарела гораздо сильнее, чем она сама. И в этом отчасти была доля правды – ведь разглядывая себя в зеркале, мы не разговариваем, не смеёмся и не улыбаемся, а значит, не видим и не замечаем своих морщин, таких заметных у других, когда они смеются или разговаривают, не подозревая, что за ними придирчиво наблюдают… «Да-да, постарела», – думали подруги с жалостью друг о друге и улыбались участливо и особенно нежно.
В течение всего визита миссис Трелони несколько раз порывалась начать разговор о неладах в семье дочери. Несколько раз порывалась, но так и не смогла – не знала, как начать. И подруги два часа проговорили о погоде и ещё о чём-то, совсем не важном.
Когда миссис Трелони ушла, миссис Легг в который раз поняла, что ей совершенно не с кем поговорить по душам о судьбе своей дочери Мэри, которая всё ещё не была замужем. Своим собственным браком Сара Легг была довольна. Джеймс Легг был добрый, умный человек и нежный муж, и миссис Легг его очень любила. Вот только она иногда думала, что, если бы муж не был врачом, всё у них складывалось гораздо, гораздо лучше.
Начать с того, что доктор Легг всё время пропадал на службе в своём госпитале со своими больными. И временами миссис Легг потрясённо твердила себе:
– Это как надо любить всех этих людей – глупых стариков, нищих старух, избитых по пьяному делу мастеровых, беспутных модисток, чтобы так возиться с ними со всеми… Нет, определённо, мой муж – святой человек. Просто святой!
А ещё, когда в госпитале умирал больной, доктор Легг закрывался в своём кабинете и пил. И если в городе не было серьёзных и срочных больных, из-за которых он опять бежал в госпиталь, то через какое-то время миссис Легг посылала за Джеймсом Трелони. И тогда в кабинете закрывалось уже оба джентльмена. Правда, они вскорости выходили, причём оба пьяные, но тоска у доктора Легга быстро проходила.