Скрываясь от гуронов
Шрифт:
Тут капитан вынул из кармана жюстокора что-то, завёрнутое в золотой шёлк с узорной каймой, и добавил таинственно и тихо, замирающим голосом:
– Но только смотри пристально…
В золотом шёлке был завернут небольшой футляр красного дерева. Капитан бережно открыл его, достал коричневую палочку, зажёг её от свечи и положил на сдёрнутое со стола пустое блюдце, которое он пристроил точно посередине сидения стула. По комнате пополз душный приторный дым. Томас пристально, как ему было сказано, стал смотреть на мастерски сделанную пейзажную вставку на спинке стула: луна из перламутра, полуголые осенние ивы вокруг какого-то водоёма… Через несколько минут глаза у него закрылись. Он какое-то время сидел неподвижно, а потом вдруг произнёс в тишине, так и не открывая глаз:
– Она поёт о луне… И колокольчики… Так нежно звенят…
Томас открыл глаза: зрачки его зияли двумя чёрными вопросительными знаками. Капитан заговорил осторожно, тихо, словно о чём-то своём, очень личном, и безмерная тоска разлилась вдруг в его голосе:
– Она поёт о том, что её любовь сильна и прекрасна, как свет осенней луны, которая освещает замёрзший пруд… И что ей хочется бежать к любимому по льду на тот берег… Но она боится испугать любимого, ведь его любовь к ней хрупка, как этот первый лёд… Это очень старинные стихи.
– Я так и слышал, – прошептал Томас. – Что это сейчас было?
Капитан задумался и стал тереть лицо рукой.
– Это, брат? – сказал он со вздохом. – Да я и сам не знаю! Похоже, что лама, который дал мне это, тоже не знает… По крайней мере, он ничего мне так и не объяснил толком, только напустил туману.
Капитан подошёл к китайскому стулу и сказал:
– Подожди, Том, я погашу палочку. Потом послушаешь ещё без меня. Вот сюда положишь, зажжёшь и послушаешь.
Он быстро загасил дымящуюся палочку пальцами.
– А теперь давай проветрим комнату, – произнёс он уже совсем другим, обычным своим голосом. – Дым всё равно уже не действует… И пообедаем. Что-то я проголодался.
Томас сидел, потрясённо уставившись на китайский стул. Потом он встал и посмотрел на Дэниэла. Томас ничего не спрашивал у него, по опыту зная, что проси – не проси, тот всё равно ничего не скажет, пока сам не захочет.
Капитан, не поднимая глаз, произнёс вдруг:
– Я тебе расскажу потом, обязательно… Ладно? Только не сейчас. Мне ещё очень худо. Ты только напомни мне потом… Скажи: «Уцайлотяньское сокровище».
– Как, Дэн? – воскликнул Томас. – Опять сокровище?
Что-то бессильное и недоконченное быстро промелькнуло в лице капитана, и тут же пропало, словно он хотел улыбнуться, но у него ничего не получилось.
– Да, дружище… Это злой рок какой-то, – произнёс капитан и глубоко вздохнул. – Ведь живёт же кто-то на свете без всяких сокровищ. Просто живёт… А тут то «русское сокровище», то теперь вот это. «У цай лотянь» – по-китайски название пятицветного перламутра. Да вот он, на стуле. Луна, видишь?
Томас опять посмотрел на стул, потом поднял с пола узорную ткань и быстро накинул её на спинку стула.
К обеду всё было готово, надо было только подогреть. Во время еды друзья мало разговаривали, а потом, уже встав из-за стола, капитан спросил небрежно, как бы между делом:
– У тебя на антресоли за пологом постель… Ты опять ночуешь в мастерской?
И тогда Томас Чиппендейл улыбнулся одними губами и жалко произнёс:
– Ты ведь ещё не знаешь… От меня ушла Мэри. И забрала с собой дочку.
– Так, – сказал капитана севшим голосом. – Почему?.. Что она сказала?
Круглое лицо Томаса скривилось. В глазах его капитан прочитал ужас одиночества, и этот ужас призрачным туманом вдруг стал заполнять ватную тишину мастерской. Где-то на улице пронзительно и визгливо закричала женщина, наверное, обиженная торговка.
– Так что она сказала? – ещё раз, уже настойчивее, спросил капитан, стараясь побороть в себе непонятно откуда вдруг взявшуюся острую неловкость.
– Она сказала, что ей надоела моя бедность, – тихо ответил Томас, а потом почти вскричал: – Она сказала, что ей надоели мои вечные проекты!.. Она сказала, что наш брак всё равно не действителен, потому что нас, протестанта и католичку, венчал католический священник!
Он остановился: возмущение выплеснулось из него, и ярость утихла.
– Она вернётся. Вот посмотришь, она вернётся, – произнёс капитан, вставая.
И такое убеждение звучало в его голосе, что Томас вдруг подобрался и с надеждой посмотрел на друга. Потом он тут же сник, а капитан подумал, что такие перемены и раньше происходили в нём чрезвычайно откровенно, но никогда с такой быстротой.
– Нет, не вернётся, – сказал Томас и прошептал: – Она со своим новым мужем уехала в Ирландию.
Капитан опять сел. Какое-то время они молчали. За окнами звонко прозвучали подковы и раздалось дребезжание колёс, потом ещё и ещё раз. Капитан сидел за столом, нагнув голову и уперев подбородок в кисти рук, вложенные одна в другую. Потом он поднял голову и, не расцепляя рук, сказал:
– Я знаю, чем тебе надо заняться… Тебе надо начать писать книгу.
– Мне?.. Писать? – переспросил удивлённо Томас.
– Да не пугайся, – Капитан сощурился. – Тебе надо писать не роман и не памфлет, а руководство.
– Руководство? – переспросил Томас, ничего не понимая.
– Да, руководство, – подтвердил капитан, для верности качнув головой. – Или, как там это у вас, у мебельщиков, называется?
Он защёлкал пальцами, вспоминая, и, наконец, выговорил:
– Альбом эскизов мебели – вот как!
– Но таких альбомов выходит множество! – не очень убедительно стал отнекиваться Томас. – Я сам пользуюсь двумя.
– Ну, так и что же? – спросил капитан. – А твой будет самый полный, самый хорошо иллюстрированный… И у тебя ведь самого есть собственные разработки?