Скрываясь от любви

Хэленка

– Знаю, знаю. Я и нашла выход - уехала и начала все по-новому. Так всем только лучше.
– В моих словах - ни горечи, ни обиды, исключительно, констатация факта.

– А у него ты спросила, как лучше ему? Сколько времени вы не виделись, а он примчался, как только узнал, что ты здесь.

– Не он, они. И это - только игры обиженных детей. Знаешь, в детстве не купили вертолет с дистанционным управлением, он вырос и купил сам. Не потому, что ему нужно, не потому, что будет

играть, потому, что так ему хочется.

– Солнце мое, твои ассоциации тебя уводят от истины. Что значит твое 'они'?

– То, что их двое.
– Спокойно ответила я, пожав плечами.

Папа посмотрел странным взглядом и остановил расспросы. Слава Богу! А то мы так зайдем слишком далеко в своих откровениях.

– Ну, что, идем домой? Тебе еще надо привести себя в порядок.

– По-твоему, сейчас я не в порядке?
– возмутилась я.

– По-моему, ты всегда идеальна! А теперь, пошли, будешь из идеала создавать божество.

– Ох, папа! Умеешь ты льстить!

Ну, что же, родителей надо слушаться! И я все это делаю не потому, что собираюсь кого-то очаровывать! Надо чем-то занять время, чтобы не дергаться и не смотреть на часы поминутно. Сходила в душ, дальше всякие там масочки, крема и так далее. Выбрала наряд, в котором можно почти в любое место идти и в котором выгляжу эффектно, но не нарочито. Уложила волосы, нанесла макияж, опять же тщательно, но почти незаметно. Ну, что-то вроде 'я всегда так выгляжу, времени, наряжаться не было'.

Посмотрела на часы и удивилась: после нашего разговора прошло три с половиной часа. Пробки пробками, но это уже перебор. Повертела телефон и набрала номер, с которого звонил Дима. Не отвечает. Посомневалась, несколько раз измерила шагами комнату и набрала номер Тихомирова. Гудки-гудки. Да что же это такое?! Еще раз и, если не ответят, пусть даже не думают, что я с ними куда-нибудь пойду!

– Да!
– женский голос? Приплыли...

– Извините, я ошиблась.

– Подождите! Девушка, вы знаете Тихомирова Константина Игоревича.

– Да, - отвечаю с осторожностью, будто ступая на пол, где недавно разбила стакан и не очень аккуратно собрала осколки.

– Четвертая больница. Нужно документы подписать.

– Какие документы?! Какая больница?!
– но в трубке уже тишина. О, нет! Нет, нет, нет! Не допускать даже в мыслях! Случилась какая-нибудь мелкая неприятность, больше ничего. Все будет хорошо!

Последнюю фразу повторяю про себя и вслух, хватая сумочку, захлопывая дверь, выбегая из подъезда, ловя такси и всю дорогу до больницы. Там я долго выясняю, доказываю, упрашиваю, умоляю, вынуждаю и,

наконец, каким-то чудом умудряюсь пробиться в реанимацию. Опять упрашиваю, умоляю и далее, пока не вспоминаю о самом действенном способе убеждения, вытаскиваю все наличные, что имею с собой и получаю форму медсестры и разрешение находиться с пациентами 'сколько угодно, только чтобы тебя не слышно и не видно было'.

Небольшое белое помещение, невнятное пиканье приборов, друг напротив друга две кровати, вернее, не кровати, а почти инопланетные устройства с непонятными креплениями, перегородками и другими вещами, которых я и названия не знаю. Слева - Димка, Кот - справа. Димке совсем плохо. Я еще не рассмотрела их, просто почувствовала на расстоянии. Плохо совсем, могу не успеть. Подлетаю к кровати и падаю на пол, на колени: стульев нет, на кровать садиться страшно. Сейчас не до того, чтобы пытаться снять боль или залатать раны, хотя я и могу, сейчас надо вернуть его, иначе, он переступит черту, за которой мне его не достать никакими силами.

– Дима, вернись, - забыв о 'чтобы было не слышно' в полный голос говорю я.
– Ты же слышишь меня! Возвращайся сейчас же, ты можешь, иди ко мне! Ты мне нужен, иди ко мне, там нет ничего интересного. Вернись, пожалуйста, я тебя люблю, я не смогу без тебя. Живи, как хочешь, где хочешь и с кем хочешь, только вернись. Если скажешь, я останусь с вами и забуду обо всех нормах морали и прочей ерунде, ты только останься. Я люблю тебя! Сейчас же иди назад!
– я повторяла эту чушь раз за разом, ничуть не переживая, что меня могут услышать врачи или медсестры и отправить в соседнее отделение лечить голову. Они заходили, кажется, вкалывали что-то в капельницы, смотрели на приборы и выходили. Я не обращала внимания. Я говорила и говорила, а когда уже не было сил говорить, шептала. И все время держала его за руку, пытаясь передать хоть немного силы и желания выжить.

Не знаю, сколько времени я провела так, только, когда вдруг все стало нормально, было темно за окном. С трудом поднялась с пола, рассматривая повреждения, раньше времени и сил на это не было. У Димки перебинтована грудь почти до талии, гипс на ноге, все лицо в мелких и не очень мелких порезах и синяках. У Кота полностью замотана в бинт левая рука, несколько широких наклеек лейкопластыря на груди справа и на животе, огромные синяки под глазами и лицо просто искромсано. До него дойдет очередь, сейчас надо немного прийти в себя.

Выхожу в комнату, где крутятся медсестры. Там сейчас только одна, совсем молоденькая, милая девочка. Практикантка?

– Можно воды?
– хрипло прошу. Голос меня уже почти не слушается. Девочка смотрит с интересом, но воду дает, и на том спасибо.
– У вас есть киоск где-нибудь неподалеку?
– поблагодарив, спрашиваю я.

– А тебе что надо?

– Шоколаду, - отвечаю, и чтобы девочка не решила, что я поиздеваться хочу, добавляю, - нужны углеводы, срочно.