Скуф. Маг на отдыхе 2

Токсик Саша

Кажется, она пробила уже не менее двадцати семи часов, и в этот самый момент решётка вентиляции неподалёку отвалилась, и из неё высунулась рука. Чёрная. Грязная. С ногтями, по которым явно прошлись молотком.

Рука потянулась к кукушке, резко схватила птицу, вырвала её из часов и пропала в вентиляции.

— Ёптвою, — прошептал Никита Евгеньевич, судорожно пытаясь сообразить, что происходит.

Сон? Бред? Непохоже.

Слишком всё вокруг какое-то настоящее. Слишком продуманное и детализированное. И сырость перехода,

и его эхо, и сквозняк, и шум дождя где-то вдалеке. Но вот в остальном… в остальном творится какая-то дикость!

— И не говори, — подтвердил до боли знакомый мультяшный голос.

И снова за спиной у Никиты Евгеньевича произошли какие-то мистические перестановки. Обернувшись на ступеньки — а ведь он смотрел на них буквально несколько секунд назад, до того, как завелась кукушка — он увидел на них две насквозь мокрые плюшевые игрушки.

Посеревшие и деформированные под тяжестью дождевой воды, но всё равно узнаваемые.

— Привет, Никита! — сказал поросёнок.

— Пр-р-р-ривет! — весело повторил за ним лохматый безродный пёс, и слова его отдались эхом перехода. — Н-н-н-никита! Гав-гав!

— Кто это сказал?!

— Это же мы, Никита! Хрюша и Филя!

— Хр-р-рюша! И Филя! Гав-гав!

— Извини, но Степашка сегодня не смог прийти тебя навестить! Он заболел, и ему отрезали ноги!

— Отр-р-р-резали! Гав-гав! Напр-р-рочь!

— Вашу ж мать, — отшатнулся Дудка, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. — Вы ненастоящие.

— Это ты ненастоящий! — хохотнул Хрюша. — А мы очень даже реальны!

— Р-р-р-реальны! — опять повторил за другом Филя, а затем вдруг: — ГАВ! ГАВ! — голос его преобразился до неузнаваемости. Как будто лохматый друг всех детей в перерывах между эфирами упражнялся в гроулинге. — ГАВ! ГАВ! ГАВ! ГАВ!

Филя завёлся и теперь гавкал без остановки. И почти тут же из игрушек, прорывая плюшевые бока, выскочили паучьи лапы. По восемь штук у каждого.

— ГАВ! ГАВ! ГАВ! ГАВ! — свет заморгал, и Хрюша с Филей нереально шустро посеменили в сторону Дудки. При этом их игрушечная часть всё так же безжизненно болталась из стороны в сторону.

— Ааа-аа-а-а-а-а!!! — заорал Никита Евгеньевич и бросился наутёк, к противоположному выходу из перехода.

Однако и тут его ждал неприятный сюрприз.

Цокая копытами по мокрым ступеням, вниз спускалась лошадь. Обычная себе лошадь, без каких-либо уродств или признаков инфернальности. До тех самых пор, пока не стало видно её наездника.

Клоун.

Да-да-да, это был клоун…

С рыжими пучками волос, острыми железными зубами — как будто ему вместо вставной челюсти установили капкан — казацкой шашкой наголо и слюнявчиком на груди, буквально мокрым насквозь от свежей крови. Ах, да. Ещё и с очень… очень добрыми глазами.

Дудка не закричал.

Не смог.

Сил хватило только на то, чтобы взвыть и остановиться.

Лошадь тем временем окончательно спустилась в переход.

Постояла чуть-чуть, а потом клоун пришпорил её пятками, и та сорвалась в галоп.

Надо было что-то делать. Надо было как-то спасаться. Почему-то Никита Евгеньевич чётко осознавал, что стоит ему выбраться из этого перехода, как кошмар закончится. Все эти твари разом исчезнут, выглянет солнце, и жизнь пойдёт привычным чередом.

И да, между грёбаным конным клоуном с саблей и двумя плюшевыми игрушками, Никита Евгеньевич выбрал игрушки. Как-то ему вдруг показалось, что от них спастись будет попроще. А потому он в очередной раз развернулся, и тут…

— Попался, сука, — вместо Хрюши с Филей он налетел на широкую грудь Скуфа. — Капоэйрист херов.

Остаток жизни Дудка провёл, наблюдая, как в рожу ему летит кулак…

* * *

Готов.

На прямых ногах — солдатиком — Никита Евгеньевич Дудка начал заваливаться назад. Бил я сильно, но аккуратно, а потому обошлось без кровищи. Подумал об институтских; это ведь им здесь потом убираться. А они мне вроде как ничего плохого не сделали…

Так что вдарил я Дудке по лбу.

Так сказать, пробил сверхзвукового «лося».

Будет знать, ядрёна мать, как куличики топтать.

Череп Никиты Евгеньевича хрустнул, и вся форма его головы внезапно стала какой-то уж больно впуклой. Так что помер он моментально и даже боли не почувствовал. Одно радует, страху напоследок натерпелся.

Вот ведь…

Взрослый же дядька. Шпион, диверсант, второй человек в Тайной Канцелярии, а боялся какую-то… хрень. Не! Клоуны и на меня самого жуть нагоняют, но… Хрюша? Филя?

Какая-то детская травма, не иначе.

А вытащил я эти страхи прямиком из закромов его сознания. Как? А хрен его знает. Наугад тыкался. Я же всё-таки не менталист. И если уж начистоту, то от использования ментальных перков меня сейчас довольно сильно мутило. Ну и взмок я, конечно, как будто только-только из хамама вышел.

Просто…

Да.

И могу, и умею, но стараюсь не практиковать без крайней необходимости. Ведь использование конкретной техники, да на таком высоком уровне, жрёт мои силы так же, как джип горючее по московским пробкам. А хотя… нет. Наверное, это всё-таки не очень подходящая метафора.

Во!

Придумал получше!

Представим, что мана для меня — это как трюфельное масло госпожи Анфисы Юдиной. То самое, по пять тысяч рубликов за пятьдесят граммуль. Так вот. Добавить капельку в салат для вкуса — это то, чем я обычно занимаюсь, когда швыряюсь волнами сырой магии. А вот сейчас, когда я сунулся в ментальные практики, я, по сути, наполнил этим самым трюфельным маслом пятилитровый фритюр и жарил в нём картошку фри или ещё что подешевле.

Расточительно настолько, что кто другой пальцем у виска покрутит.