Скверна
Шрифт:
Им пришлось подождать минут пять, пока где-то далеко не раздались шаги и глухой голос не произнес по-валски:
– Кого еще принесло в тягость слепому Эту?
– Не в тягость, дядюшка Эту, не в тягость! – закричал Алиус. – Это я, тот самый нерасторопный и бестолковый лаэт, которого ты ругал за неправильную растопку печи! Алиус Алитер! Помнишь, я зимовал у тебя с наставником – угодником Сином? Ты еще предлагал усыновить меня, если я наберусь ума-разума. Ума-разума я так и не набрался, а вот без крыши над головой в суровую зиму остался. Да еще и вместе с женой. Не приютишь в обмен за оплату, еду и лекарскую помощь? Син научил меня кое-чему. Твои кости по-прежнему мучат тебя?
– Алиус? – нерешительно спросил через дверь старик. – Тот самый, который сжег курицу на вертеле?
– Тот самый! – обрадовался лаэт. – Но теперь я гораздо более умел в обращении с вертелом.
– А что стало с добрым угодником Сином? – поинтересовался старик.
– Не знаю, – признался Алиус. – Наши пути разошлись на время. Но еще год назад он был здрав и бодр.
– Кому-то здравие и бодрость, а кому-то болезни и слепота, – заскрипел старик и загремел запорами.
Дверь в башню открылась, и в лицо путникам дохнуло теплом, гарью и запахом несвежего старческого тела.
– А ну-ка, – старик, который оказался высоким, худым и длинноволосым, сверкая мутными, невидящими глазами, вытянул руку, нащупал лицо Алиуса и быстро провел по носу, ушам, скулам, лбу, подбородку. – Точно он, Алиус Алитер, бестолковый лаэт, из которого мастер Син собирался сделать умельца и угодника.
– Надеюсь, что ему это удалось, – поклонился старику лаэт.
– А где баба твоя? – сдвинул брови старик.
– Я здесь, – прошептала Фламма и шагнула вперед.
– Ты здесь? – замер словно пораженный молнией старик и вытянул дрожащую руку. – Ты?
Он коснулся сначала носа Фламмы, потом ее щек, лба, провел ладонью по волосам, отбросил суковатый посох, на который опирался, сжал лицо Фламмы в ладонях и, обливаясь слезами из незрячих глаз, повернулся к Алиусу:
– Лаэт! Где ты ее сыскал? Где ты сыскал мою девочку! Мое пропавшее счастье! Мою единственную отраду! Как ты помог найти ей дорогу домой! Ути! Ути моя! Солнце для слепого старика! Глаза для слепого старика! Сердце для слепого старика!
Фламма замерла, словно окаменела.
– Ути Этемму, – пораженно прошептал Алиус. – Как я не догадался…
Глава 10
Ардуус
После того как первый месяц лета залил все дождем и обратил в болота даже обычную сушь вдоль границ Светлой Пустоши, ударила невыносимая жара. Нет, дожди изредка случались, и в запасшихся влагой лесах можно было отыскать спасительную тень, но в Ардуусе даже крепостные стены нагревались так, что можно было не только получить ожог, если прислониться к ним спьяну, но и мгновенно протрезветь по той же самой причине. И в самую макушку лета король великого Ардууса – Пурус Арундо, которого, несмотря на славицы во время коронации, пока еще не называли императором, как всегда, находил отдохновение от жары в своих прежних покоях в старом замке, лежа в выдолбленной из известняка ванной прямо в шерстяном хитоне, позволяя время от времени верному слуге выжимать себе на лоб губку. Он с удовольствием бы отправился в центральную башню цитадели, на верхушке которой всегда дул холодноватый ветер, и даже солнце, несмотря на свою близость, не было столь безжалостным, и были видны бесчисленные шатры впервые собираемого войска великого Ардууса и новые села и деревеньки, спешно обживаемые переселенцами из Эрсетлатари, но именно сегодня случился день приема. К сожалению, в суматохе последних недель день приема случался чуть ли не ежедневно. К счастью, обычно прием ограничивался важными сановниками и теми из подданных, встречу с которыми считал необходимой сам Пурус. Со всеми прочими просителями разбирались вельможи рангом ниже. Или даже несколькими рангами ниже.
Сейчас Пурус, полузакрыв глаза, выслушивал доклад нового мастера тайной стражи, которым назначил одного из неприметных людишек, что заслужили доверие тем, что были тенью Пуруса еще тогда, когда и он был всего лишь прыщавым принцем, а не правителем великого царства. Звали мастера тайной стражи Деменсом. Он выглядел простаком – имел невысокий рост, вечно взлохмаченные волосы и рожу, скорее присущую бесталанному торговцу или пьянчуге мельнику, мельница которого сгорела года три назад да так и осталась в виде пепелища. Все это вместе с добротными, но вечно потертыми или неверно подобранными одеждами и вошедшей в поговорку рассеянностью располагало к тому, чтобы числить Деменса среди недотеп, которые скорее достойны жалости, чем презрения, тем более что поводов бояться его Деменс пока что ардуусским вельможам не давал. Так что все его близкие и неблизкие знакомцы назначение Деменса мастером тайной стражи сочли утонченной издевкой Пуруса над своим давним подопечным. Хотя и прежний чин Деменса, а последние десять лет он служил управителем ардуусских темниц, ничего, кроме насмешек, не вызывал. А между тем Деменс, о чем не знал никто, кроме Пуруса, был опасным воином и изощренным убийцей еще до своего назначения в ардуусскую тюрьму. Пурус имел множество недостатков, сам знал о них и раздражался на самого себя больше, чем на кого-либо, но он же имел и немало достоинств. И одним из них было то, что, отринув те случаи, когда его бешеный нрав требовал немедленного утоления внутренней мерзости, он всегда видел собственную выгоду и порой был способен разглядеть ее на несколько лет вперед. Так молодого паренька Деменса, который был сыном замкового дворецкого и напарником Пуруса в детских, порой жестоких играх, он приметил давно. Оценил его преданность, стойкость к невзгодам и даже боли, равнодушие к деньгам, приверженность к кажущейся нелепой даже самому Пурусу детской дружбе, жесткость ко всем, кого он не относил к друзьям, а значит, жестокость ко всем, кроме самого Пуруса, почтительность и покорность по отношению к правителю, а также острый ум и холодную решительность и отправил сначала в Даккиту, а потом в Самсум. И там, и там Деменс был представлен как выходец из атерской знати, о точном происхождении и имени которого знать никому не следовало. На деньги Пуруса Деменс скромно существовал в укромных постоялых дворах и одновременно постигал науку убийства, слежки и единоборства у лучших мастеров этого дела, которых только мог сыскать через свои вельможные знакомства Пурус. За пятнадцать лет соответствующего усердия Деменс неплохо продвинулся в своем деле, во всяком случае, несколько последних наставников были отринуты им самим по той причине, что не могли научить его ничему, чего бы он не знал сам или чем не владел если не в совершенстве, то в той степени, которая позволяла и ему самому примерить балахон наставника. Так или иначе, уже порядком забытый в Ардуусе, Деменс вернулся в родной город и стал управлять городскими темницами. Мало кто знал, чем он занимался за толстыми стенами узилища. Иногда в город прорывались слухи, что в темницах происходит страшное, но или слухи были едва различимыми, или страшное и в самом деле отпугивало даже слухачей, но все слухами и ограничивалось. Одно только было известно, что многие из тех, кто попадал в узилище, исчезали навсегда. И если кого-то, опять же по слухам, встречали в дальних городах под чужими именами, то ведь могли и обознаться, мало ли похожих лиц среди анкидских народов, к тому же чаще всего исчезнувших за высокими стенами не встречали никогда, и длинная труба над узилищем частенько дымилась, и зола на городскую свалку вывозилась такая жирная, что с бурьяном бороться не было никакой возможности. К тому же и сами тюремщики, к чести Деменса, никогда не заплывали жирком, всегда были подтянутыми, скромными и тихими подданными короля Ардууса и, наверное, ими и оставались, когда отправлялись пожить в какие-то иные города и даже королевства. Можно было только надеяться, что новый начальник узилища, которым стал один из помощников Деменса, сохранит все эти благочинные порядки и ничем не подведет своего недотепу предшественника.
Теперь Деменс сидел в двух шагах от Пуруса и вполголоса пересказывал ему последние новости. Знаком великого доверия было то, что Деменсу, единственному из вельможных подданных Пуруса, дозволялось, заходя к правителю великого Ардууса, иметь нож на поясе. Даже воевода и мастер стражи Ардууса Мурус не только оставлял оружие в дворецкой, но и снимал кольчугу и весь прочий доспех, включая подбитые бронзовыми бляшками сапоги. Конечно, Деменс мог подозревать, что слуга, поливающий на голову Пурусу теплую воду, кроме всего прочего и личный телохранитель короля, и даже подозревать в худом и раболепном служке выходца из лигуррских убийц, знаменитых тем, что они управлялись со своим делом голыми руками, но нож был слишком большим перевесом, чтобы оказанное королем доверие своему мастеру пошатнулось.
– Середина лета, – принял очередные струи воды на лицо Пурус. – Неужели эта сушь продлится до середины осени?
– Боюсь, что тайная служба не сможет ответить на подобный вопрос, – беззвучно растянул в улыбке губы Деменс. – Я бы справился у магов, но они противоречат друг другу. Или смеются надо мной.
– Нет уж, – скривил губы Пурус. – У магов спрашивать не надо. Пусть уж Софус с ними разбирается, а я спрошу уже у него. Я никак не могу добиться от них ясности в том, как их магические ордена будут помогать великому Ардуусу противостоять врагам, а ты о погоде… Лишь с одним удалось пока сговориться – на всех воротах в дозоры включены послушники орденов. Ни один неизвестный колдун в город проникнуть не должен!
– Схвачен и препровожден в темницу для немедленного разбирательства, – позволил себе поправить короля Деменс. – Конечно же, при участии почтеннейшего Софуса. Но вряд ли эта добыча будет обильной. Я не ошибся. Степные таны и в самом деле рыщут по всей Анкиде, выкупают, похищают, отбивают всякого, у кого есть хотя бы задатки колдовского дара.
– Значит, ни кузнецов, ни оружейников, ни воинов, а именно колдунов! – задумался Пурус. – Иногда мне кажется, что они собираются штурмовать не атерские крепости, а Светлую Пустошь или даже Сухоту… А что на севере?
– Тянут время, – улыбнулся Деменс, – но скоро нападут. Такую свору нельзя удерживать долго. Это не степняки, которые, словно пыль под ногами танов, словно охотничьи псы. Это свеи, анты, венты. Каждый из них мнит себя если и не равным вожаку, то уж, во всяком случае, великим воином. Я удивляюсь, что они до сих пор повинуются своим правителям, и это единственное, с чем я пока еще не разобрался. Правда, ходили слухи о каком-то осколке одной из семи звезд, который нашла какая-то вентская жрица, но ни об алтаре, ни о поклонении этому осколку ничего не слышно.