Скверна
Шрифт:
– Прости, Бетула, – прошептал Игнис, убрал поврежденный подарок девчонки в ножны и стал одеваться. Через полчаса, с мешком и мечом на спине, с перстнем на пальце и двумя кинжалами на поясе, он вышел в город. Присутствия чужого, о котором говорила Бетула, он не почувствовал. Еще через час, посидев в трактире, который располагался напротив ратуши, Игнис узнал из разговоров, что в Анкиде творятся чудные дела. Узнал, что война на севере уже началась или вот-вот начнется, что северные разбойники вконец обнаглели и вполне могут добраться до Галаты, вот только что толку наниматься в галатское войско, жалованье плохое, а добычи нет, потому как война пока еще не добралась до Галаты, да и лучше бы не добиралась никогда. Конечно, можно пойти в вольные охотники, сбор завершается как раз сегодня, а они отправляются в виде доброго послания галатского короля на помощь Махру и Касаду, но кто ж туда возьмет? Там требуются ушлые мечники и всадники, потому как добывать славу для галатского короля им придется на чужой земле, да еще в самом жару. Не каждого берут, не каждого. Да и жалованье тоже не очень, вся надежда на трофеи и прибытки в схватках. Так ведь где прибытки, там и убытки! Вон у главного охотника нынешнего отряда и у самого обрубок вместо левой руки.
Игнис уже собирался отставить остывшее вино с пряностями, но разговор зашел о степняках, о которых тоже забывать не следовало. А затем перекинулся и на Ардуус, который вдруг стал великим, обратил все атерские, да и араманские королевства и княжества в свои герцогства, а то, которое закорячилось, вообще прихлопнул. Во всяком случае, все семейство короля Лаписа перебито, и кто это сделал, разбойники, заговорщики какие или соседи из Кирума, так и неизвестно.
В полдень, придя в себя от услышанного, Игнис медленно пошел к шатрам. У самого дальнего из них он и нашел однорукого седого воина, который назвался лигурром Волуптасом, прижал обрубком левой руки меч, которым он упражнялся, разгладил седые усы и окинул принца презрительным взором.
– Чекер, значит? Асаш? Но по-чекерски не говоришь. Говоришь по-атерски, по-лигуррски и по-каламски? Годится. У нас все говорят по-лигуррски и по-каламски. Если, конечно, ты нам подойдешь. Откуда ты? С острова Сепу? Разве там не всех еще чекеров вырезали? Или твои родители были последними? Впрочем, мне плевать, откуда ты. Выходим сегодня. Нас, вместе со мной, одиннадцать. Хочешь быть двенадцатым? А с бабой справишься? Что у тебя за спиной? Деревянный меч для упражнений? Так доставай, деревяшка подойдет, а то ведь наша баба может и посечь тебя, если сталью будешь размахивать. Вискера! Бери палку, иди сюда!
Бабой оказалась невысокая, крепкая женщина лет двадцати пяти. Хотя, если бы Игнис разглядел только ее глаза, он бы дал ей все пятьдесят. Но ее лицо, ее формы, ее стать, которая угадывалась даже сквозь лигуррские порты и куртку, говорили только об одном – ей не просто двадцать пять, а те самые двадцать пять, которые встречаются на сотни тысяч подобных не более одного раза. Она была не просто красива, она была невозможно красива. Она сшибала с ног, только приблизившись и показавшись. Игнис сглотнул горечь, которая стояла на языке. В другое время он, пожалуй, зашатался бы от восхищения… Но теперь… Теперь он смотрел на Вискеру и видел отца, мать, братьев и сестер. Игнис закрыл глаза, запах Бетулы все еще был с ним.
– Ничего себе, деревяшка, – хмыкнула Вискера. – Только изящество резьбы по дереву не прибавляет умения. Сражайся.
У нее в руке была обычная палка. Игнис согнул колени, перехватил рукоять меча Бетулы. Все-таки он был очень удобен, очень. Жаль, что оставался игрушкой, но… Но зарубки на деревянном лезвии не было. Куда она делась?
Вискера напала мгновенно, Игнис едва успел уклониться. Взмахнул мечом, почти достал ее, повернулся вокруг себя, пропуская очередной ее выпад, поймал ее удар гарда в гарду, уперся глазами в непроглядный черный взгляд.
– Пойдет, – отбросила палку Вискера. – Бери его, Волуптас. Он не хуже тебя, к тому же у него две руки.
– И все? – разочарованно бросил ей вслед воин. – Могла бы хоть приложить его разок о камень. Ладно, – повернулся он к Игнису. – Только имей в виду – лошадь я тебя дам, а меч и доспех взамен той старой кожанки, что на тебе теперь, будешь добывать себе сам.
Глава 16
Обстинар
– Вот здесь их и нашли, – проговорил Соллерс, стоя на краю пропасти. Далеко внизу шумел, пенился на порогах, рычал водный поток.
– Всех? – спросил Лаурус.
Он был моложе Соллерса на четырнадцать лет. Лаурус Арундо, по безродному отцу Вадум, не достигший еще и тридцати лет, назначенный воеводой пяти тысяч атерских воинов, четыре тысячи из которых самовольно перепоручил Соллерсу Кертусу, брату последнего короля Обстинара. Или, как посмеивались теперь в Ардуусе по поводу каждого из подобных королей, почетного правителя и регента при молодом герцоге. И вот брат как будто уже и не короля, но все еще потомок древнего рода пошел в подчинение к юнцу, который не так давно был мастером самой неприметной проездной башни Ардууса. Но не потому, что Лаурус сделал Соллерсу выгодное предложение или имел наглость иметь собственное представление о том, как следует донимать вошедшие в пределы Аббуту и Обстинара северные полчища. Добрый совет относительно Соллерса Лаурусу дал Кастор Арундо, его дядя. Сразу по возвращении из Лаписа он вызвал племянника к себе, потребовал рассказать о странных замыслах, еще бы, стольких лошадей затребовал себе вновь испеченный воевода, недовольно кряхтел в течение всего рассказа, а потом посоветовал взять помощником и мастером основной части войска Соллерса Кертуса. И воин изрядный, и воевода не из последних. Мурус, у которого Соллерс был помощником до последнего дня, отправился на юг, но выходца из Обстинара пожалел, оставил в Ардуусе на посылках у Кастора, потому как в беде оказался родной для Соллерса край, а Кастору было больно смотреть, как младший брат короля Обстинара, будь тот почетный или еще какой правитель собственной земли, рвет кольчужницу у себя на груди. И вот теперь невысокий, поджарый, чернявый, коротко остриженный Соллерс Кертус, так и не успевший обзавестись к сорока одному году семьей, стоял на краю пропасти и показывал Лаурусу Арундо место, где был найден истерзанный король Тимора Вигил Валор и большая часть его спутников.
– Всех, кто остался с ним на этом краю пропасти, когда свеи обрушили мост, – сказал Соллерс. – Река тащила их тела полтора десятка лиг.
– Ты же понял, о ком я спросил? – понизил голос Лаурус.
За их спинами расположился на короткий привал весь пятитысячный отряд. Четыре тысячи Соллерса подошли от Аббуту, которому пока северяне не угрожали. Конники Лауруса только вчера переправились через Азу между Аббуту и дорогой на Бэдгалдингир. Там, где их не могли видеть лазутчики свеев. Но через пару часов тысяча всадников Лауруса должна была уйти к северу, а воины Соллерса шли в Тимор, так решили новые воеводы вместе со вторым помощником Лауруса, молчаливым дакитом Йором.
– Тебе-то что за дело? – после паузы спросил Соллерс и покосился на Йора, который обходил ряды конников в сотне шагов в стороне. – Она ведь тебе была никем?
– Это ты точно заметил, – с усмешкой согласился Лаурус. – Если Фламма не была дочерью Пуруса, как шушукались при дворе, тогда она мне была никем. Как, впрочем, и каждый из этой тысячи, с которыми мне придется сражаться рядом. Хотя я и сам при дворе всегда был никем. Вором, укравшим имя великого рода. Так что мы оба были с ней изгоями. Разница только в том, что она, как я понял, сбежала на север, а я пришел сюда с войском.
– Разница велика, – не согласился Соллерс, внимательно посмотрел на Лауруса и добавил: – Она была мне племянницей уже потому, что ее мать – моя родная сестра. Так что никто из Обстинара не мог забыть о судьбе одной из нас. Но если она… – он заколебался, – если она дочь короля Тимора, в чем я почти уверен, то наше родство еще ближе. Вторая моя сестра – жена покойного короля Тимора. Да, Фламма могла бы быть весомой причиной для ее обиды, вероятно, она и была ею, но она не только дочь мужа, не только плод измены, она еще дочь нашей сестры. Которой уже нет. В атерских родах не бывает сирот. После смерти Причиллы Арундо матерью Фламмы должна была стать жена настоящего отца Фламмы. Его вдова. Выходит, что и в Тиморе никто не может быть равнодушен к судьбе девчонки.