Сквозь огонь
Шрифт:
От орудия отскочила гильза и покатилась под ноги.
— Держи! — крикнул подносчик, но Костя не понял его.
Он посчитал, что надо хватать гильзу, которая еще курилась синим дымком и была горячая.
— Куда ее?!
— Да вот, держи! — Подносчик, будто поскользнувшись, тянулся к снаряду, что выронил возле Кости.
Костя схватил снаряд, подал заряжающему и кинулся через раненого подносчика к снарядным ящикам. Перед глазами мелькали лишь гильзы, снаряды да энергичные плечи Нади. Но вот подвернулся случай подать
— Ура, моим снарядом сбили!..
И будто этим радостным сигналом о сбитом самолете исцелился раненый подносчик. Он привстал и, волоча ногу, пополз к снарядным ящикам.
— Лежите, мы справимся без вас! — крикнул ему Костя.
— Молодец, мальчик, молодец…
Не чувствуя ни усталости, ни напряжения, разгоряченный Костя метался от орудия к ящикам и обратно. Подхваченный азартом боя, он готов был сесть за управление орудием и стрелять по Самолетам, не понимая и не представляя себе, как долго и много надо готовиться для такого дела.
Вдруг земля под ногами сдвинулась, и перед глазами выросла черная копна. Блеснул взрыв, обдавая горячим воздухом, и в это же мгновение кто-то с силой рванул Костю за руку.
Налет окончился, и стало страшно. Почему-то показалось, что все погибли, и только он, Костя, остался жив. Но вот осела пыль, рассеялся мрак, и в глубокой щели оказался Александр Иванович Фомин. Это он, наверно, рванул за руку. Затем Костя увидел Надю и еще нескольких бойцов. Среди них стоял Зернов. Косте стало неловко перед опытными, закаленными в боях защитниками Сталинграда, хотя они смотрели на него как на главного героя. Кто-то даже сказал:
— Храбрый парень, это он помог тебе, Надя, сбить самолет…
— Знаю, — ответила Надя и, улыбнувшись Косте, собралась было поздравить его, но к ней подошел Фомин и сказал что-то такое, что она, помрачнев, стала оправдываться перед ним: — Извините, Александр Иванович…
За нее заступился Зернов. Он прибежал сюда в самый разгар бомбежки. Костя сразу смекнул, зачем он здесь. «Не зря же Надя платочки ему стирает».
Из оврага вышли четыре танка. Грозно рявкнув моторами, они промчались мимо зенитчиков.
— Сейчас будет атака…
Зернов снял пилотку и, сунув ее в карман, попросил у Нади свою бескозырку. Она была без ленточки. Надя, бросив смущенный взгляд на Костю, как бы мимоходом сказала:
— Еще сырая, не высохла.
— Ладно, на голове высохнет, — ответил Зернов.
Надя с грустью посмотрела ему вслед.
— Морская душа, — одобрительно сказал кто-то из зенитчиков.
Фомин взял Костю за руку и повел его в другую сторону.
Надя проводила их до расщепленного тополя, который после этой бомбежки еще больше накренился в сторону переднего края и словно угрожал врагу своей острой, как стрела, вершиной.
— Куда же мы идем, Александр Иванович? — спросил Костя, оглядываясь на тополь.
— Ко мне в блиндаж, чай пить…
Но не успели они и сесть за стол, как пришел связной и вызвал Фомина к Титову.
— Александр Иванович, получен орден Отечественной войны I степени на имя Пургина Петра Петровича. Давайте вручим его на вечное хранение сыну — Пургину Константину Петровичу, — предложил Титов.
— Прошу вас, делайте это без меня, — ответил Александр Иванович.
— Почему? Наоборот, я хотел просить вас. Вы же педагог.
— Поэтому и прошу: вручайте без меня…
Они посмотрели друг другу в глаза и с минуту стояли молча. Наконец Титов решил:
— Ладно, пошлите его ко мне. — И, проводив Александра Ивановича взглядом, он прошелся по блиндажу раз, другой…
Думая о Косте, он вспомнил свою семью — жену и семилетнюю дочь. Они остались в Белоруссии. Об их судьбе Титов ничего не знал. Пограничный поселок был занят фашистами в первый же день войны. Но Титов верил, что со временем Красная Армия вернется туда и он найдет их.
«Но как же поступить с Костей?»
Пальцы нащупали распечатанный пакет с приказом Военного совета.
«…За личную отвагу и доблесть, проявленную в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, наградить гвардии майора Пургина Петра Петровича орденом Отечественной войны I степени.
Командующий 62-й армией генерал-лейтенант Чуйков.
Член Военного совета дивизионный комиссар Гуров».
Положив листок на стол, Титов еще раз пробежал глазами по строчкам приказа.
— Дядя Володя, разрешите войти? — послышался в дверях голос.
— А, Костя, входи, входи! — бодро ответил Титов.
Костя робко переступил порог и, думая, что ему попадет за самовольную отлучку, виновато остановился в дверях.
— Проходи, проходи, что ты стоишь?
Костя не знал, как себя вести сейчас при разговоре с дядей Володей. Хотелось быть большим, но, чувствуя за собой вину, еще не подобрал слов для оправдания.
«Пусть думает, что я все такой же, как при первом знакомстве, за наганом тянусь», — смекнул он и заговорил:
— Дядя Володя, а я думал, вы будете ругаться. Александр Иванович сказал, что мне попадет.
— За что?
— Там, где был парк, стоит батарея. Там Надя командир, знаете ее? Мы с ней самолет сбили…
— Знаю, молодцы… — Он еще хотел что-то сказать, но почему-то промолчал.
Да и Костя не стал рассказывать, как был сбит самолет: еще подумает — расхвастался, — и перевел разговор на другую тему:
— А знаете, куда танки ушли?
— К левому соседу, на фланг. Но зачем ты туда ходил?