Сквозь огонь
Шрифт:
Косте уже не сиделось:
— Разрешите, я сбегаю в первый батальон. Посмотрю и, может быть, там же налажу рацию.
— Нет, не разрешаю. Тебе ведь командир полка запретил ходить на передний край, — строго напомнил Фомин.
— Но я же вам говорил, что сам построил приемник и схемы читать умею. Александр Иванович, разрешите?
— Нет, не разрешаю, — повторил Фомин.
— Надо бы разрешить. Пусть парень посмотрит, а может, и наладит, — поддержал один из бойцов.
Фомин подумал и согласился.
— Ладно, только рацию надо принести сюда.
Вскоре Костя вдумчиво и с напряжением рассматривал крышку батальонной
— Ого, смотрите, смотрите, моргает! — вырвалось у одного из бойцов. Он заметил, как вспыхнул красный глазок, освещающий шкалу приемного диапазона, но в ту же минуту этот глазок, тускнея, погас.
— И правда, что-то получается. Ай да Костя! — подбодрил второй боец. — Знает свое дело «хорошо и прочно».
Услышав эти восклицания, не усидел и Александр Иванович, подошел к столу, посмотрел на раскрасневшееся лицо Кости и сказал:
— Не мешайте, ложитесь отдыхать. Завтра снова пойдем на минирование.
Не успели бойцы прилечь, как их подняли по тревоге.
Всю ночь и день просидел Костя за рацией, но ничего, кроме вспышки красного глазка, не добился. Он даже забыл накормить голубя и вспомнил о нем, когда услышал тоскливое воркованье.
Когда вернулся взвод, Костя попросил у Александра Ивановича разрешения сходить в штаб полка к старшине взвода связи.
— Аккумулятор сел, надо новый.
— Отдохни, Костя, усни, проснешься и тогда со свежей головой скорее найдешь причину, — посоветовал Фомин.
Но Костя не сдавался. Он упорно добивался своего. Однако и новый аккумулятор не помог. Расстроенный неудачей, Костя пошел консультироваться к старшине взвода связи.
— Ты что, радистом хочешь быть? — спросил старшина.
— Да, — твердо ответил Костя.
— Хорошее у тебя стремление, — одобрил старшина, — но прежде надо изучить радиотехнику, а так не выйдет. Вот скоро поправится командир взвода, он специалист по этому делу, три года учился на радиотехника, тот наладит. А пока почитай вот эту книжечку. Что не поймешь, приди, спроси, помогу.
Сконфуженный и расстроенный, Костя только ночью вернулся в свой блиндаж. Уставшие бойцы и Александр Иванович крепко спали. Может быть, кто-нибудь и не спал, но Костя вошел тихо и старался не смотреть на лица бойцов, чтобы не встретиться взглядами. Он пытался прилечь, но не уснул. Зажег светильник, полистал книжечку, что дал старшина, и уже не мог спокойно смотреть на металлическую коробку рации, заключавшую в себе много сложных, пока еще непонятных для него загадок, и на странички со множеством неизвестных формул и схем.
От досадной беспомощности перед этой коробкой у него даже загорелись щеки, ему стало стыдно за себя: а вдруг об этом узнают дядя Володя, Надя, Зернов?..
Многодневные пожары так высушили сталинградскую землю, что каждый удар снаряда или бомбы отдавался по ней с каким-то гончарным звоном. Иногда люди выскакивали из блиндажей и предпочитали быть на поверхности земли, чтоб не слышать ее жалобного стона. А раскаленный и насыщенный гарью воздух колебался и звучал, как связки беспорядочно натянутых струн. Скрежет, уханье, дребезжание, свист… И так изо дня в день. Человеческий слух воспринимал эти звуки как сплошной протяжный рев и вой. От них нельзя было спрятать уши ни в подвалах, ни в окопах, ни в блиндажах. Но защитники Сталинграда постепенно привыкали к ним и научились без особого напряжения разговаривать между собой. Как ни странно, но в таком водовороте можно было слышать не только беседы, читки газет, проводимые политработниками и командирами, но даже пение воинов. Соберутся где-нибудь в подвале и поют, поют старинные русские протяжные песни, веселые, современные боевые, строевые и походные. Такая уж натура советского человека: он и в беде не падает духом и умеет веселиться.
Бронебойщик Михаил Зернов первое время смотрел на это с недоумением. Но потом заговорила в нем музыкальная душа. Потянуло к музыке. И он не вытерпел — пошел в Дом техники. Там, в подвале, под провисшим потолком, стоял большой концертный рояль. Ночью его нельзя было отличить от щебня и кирпича, сгрудившихся по углам. На нем был толстый слой пыли, осыпавшейся штукатурки. Под этим необычным чехлом он напоминал серое неуклюжее трехногое животное, упавшее на колени.
Зернов остановился перед ним в нерешительности, словно боясь, что при малейшем прикосновении рояль покачнется в этом тесном помещении и потолок окончательно рухнет.
Через подвальное окно падал свет догорающих корпусов заводского поселка. Зернов ступил в полосу света, смахнул рукой толстый слой пыли, осторожно поднял лакированную крышку. Рояль засверкал ровными зубами клавишей.
— Ну вот и хорошо, вот мы и снова вместе, — прошептал Зернов, кладя на угол рояля автомат. В зеркале черного лака отразилось знакомое крупное лицо, заросшее щетиной.
— Ого, как оброс! Ну ничего, не на концерте. — И тут же вспомнил свою юность, школу, затем палубу корабля и просторы Черного моря. «С тех пор прошло всего лишь два года, а кажется, как давно это было! Военные годы — длинные». Зернов ясно видит себя студентом консерватории, куда он поступил после демобилизации. «У вас талант, молодой человек, учитесь прилежней», — не раз говорил ему профессор. Но учиться не пришлось. Грянула война, и Зернов снова оказался во флоте, а потом и под Сталинградом. «Ничего, кончится война — заеду домой, а там опять в консерваторию!» В ту же секунду он вспомнил родную Сибирь, березовые рощи, таежные тропы. Как наяву, услышал рокотанье реки, шум тайги…
Рука привычно нащупала в кармане гильзу боевого патрона. Острый конец пули осторожно прикоснулся к толстому слою пыли, лежащему на рояле. Зернов аккуратно вычертил пять параллельных линий. По ним, как головастики с длинными хвостиками, запрыгали музыкальные знаки…
А когда на востоке вспыхнула заря, из подвала вырвались сильные аккорды.
Костя в это время вышел из блиндажа. Услышав звуки рояля, он сразу понял, что играет Зернов. «Говорил, что здесь музыка неуместна, а сам играет», — мысленно упрекнул Костя друга и решил уличить его на месте. Он быстро нырнул в траншею и, ориентируясь по звукам рояля, пошел к Дому техники.