Сквозь огонь
Шрифт:
Возле печки с кочергой в руках стоял рыжий круглолицый парнишка. Он даже не вышел знакомиться с Костей. Это был Ваня. Тот самый Ваня, что втайне от Пети и Гиры строил для фашистов ловушку. Но ничего не получилось, и он, вспомнив приглашение Лизы, пришел в трансформаторную сам.
— Дежурный? — спросил его Костя.
— Так точно, — ответил Ваня, — в наряде.
— Нет, это он наказание отбывает, — пояснила Лиза. — Вчера…
— Помолчи, сам объясню, — перебил круглолицый. — Тут бывает холодно. Все равно кому-то надо стоять с кочергой. Но я тоже занимаюсь. — Он показал
«Смотри, задачи решает!» — удивился Костя и хотел спросить, в какой школе он учился до войны, но в это время круглолицый забарабанил кочергой по печке и закричал:
— По ме-стам! — и, повернувшись к Косте, пояснил: — Перерыв кончился.
На стене висели ходики, и дневальный обязан был внимательно следить за распорядком.
— Что же вы делаете? — спросил Костя у Лизы.
— Занимаемся, задачи решаем, читаем. Вон даже расписание есть.
Костя посмотрел расписание и улыбнулся. «Игра, а не учеба. Все это не то. Эх вы, надо делом заниматься… Но уж раз Александр Иванович просил, значит, нужно поддержать компанию». И, присев к столу, поинтересовался, какие они решают задачи, помог Гире, затем Пете, потом забылся и начал пояснять «малышам» все по порядку.
Глазенки ребят повеселели, да и сам Костя был рад тому, что вновь сидел за партой.
— Вам все покажи да подскажи, самим соображать надо, — шутя проворчал он, чувствуя себя снова в своей среде.
Живя в трансформаторной, Костя тайком занимался своим делом, но ему часто мешали сверстники, особенно этот угрюмый и неразговорчивый Ваня. Он просыпался рано и любил сидеть возле печки. «И так красный и еще жмется к печке», — говорил про него Петя.
В самом деле, первые дни Косте казалось, что Ваня, скитаясь по развалинам, промерз до корней волос и все еще не может отогреться. Затем стал замечать, что Ваня, сидя возле печки, тоже о чем-то думает и даже шепотом разговаривает сам с собой.
Костя спросил у Пети:
— Ваня лунатик, да?
— Не знаю. Каждое утро вот так. Встает раньше всех и сидит. Спрашивал — молчит. «Отойди, говорит, а то подзатыльников надаю».
— Тогда давай вместе спросим.
Ваня будто ждал, когда к нему подойдет Костя и спросит, что он делает.
— Сейчас все покажу. Садись, слушай, — пригласил он Костю. — И ты можешь, но не мешай, — тут же предупредил он Петю.
У печи стоял ящик с песком. В этом ящике Ваня навел порядок. Он собрал остывшие угольки в кучу, золу сгрудил к дверце и, выравнивая щепкой песок, приготовился объяснять Косте что-то очень важное.
Усевшись поудобнее, ребята не заметили, как поднялись Лиза и Гира. Девочки тихонько умылись, взяли котелки и пошли на кухню санроты за завтраком. Эту обязанность они не доверяли мальчикам, хотя Петя несколько раз порывался установить дежурство, чтоб все по очереди ходили на кухню. Лиза категорически запротестовала, и пришлось смириться: она же старшая, ее сам командир назначил на такую должность.
Ваня устроил из песка что-то похожее на косогор с оврагами, буграми и крутыми склонами. Костя сразу смекнул: «Рельефную карту делает. — Но промолчал. — Посмотрим, что дальше».
— Это Волга. — Ваня показал на извилистую канавку, вырытую под самой дверцей печки, где гладкой полоской, с мысками и островками песка, лежала зола.
— И правда, как вода в пасмурный день, — вырвалось у Пети, — серая и в глазах рябит.
— Печка обозначает Заволжье: там Урал и все наши города, — пояснил Ваня, будто не слыша Петиных слов, — а вот это Сталинград. — Ваня пальцем вычертил на покатом склоне песка границы города, растянувшегося чуть ли не через весь ящик. Затем, прихватив горсть мелкой кирпичной крошки, он начал обозначать развалины города и его окрестностей.
— Там, на этой равнине, у Волги — Красноармейск, Бекетовка, Сарепта, элеватор, ближе к нему — Дар-гора. Тут тоже много построек, целые улицы белых домиков. Их мы обозначим вот этой известкой. Центр — угольками. Тут все сгорело. Мамаев Курган — вот этой галькой. Дальше — заводской район. Здесь — «Красный Октябрь», здесь сейчас мы живем, рядом с нами — тракторный.
— Ага, теперь я знаю, что ты хочешь показать. Ишь как, слово в слово заучил, — заметил Петя.
— Молчи! — Ваня сердито взглянул на него и, взяв гвоздь, начал вычерчивать в песке глубокие извилистые борозды в центре, где проходит Царица, затем вычертил овраг Долгий.
Теперь перед глазами Кости был не простой ящик с песком, а целый город со знакомыми улицами, оврагами и площадями.
— Линия обороны проходит вот так, — многозначительно произнес Ваня, и гвоздь врезался в песок где-то на северной окраине города.
— Не так. Он с этого начинал… — возразил Петя и осекся. Ваня так зло посмотрел на него, что действительно надо было молчать.
— Подзатыльника хочешь! — погрозил он и безжалостно ржавым гвоздем принялся бороздить крутые зигзаги, петли, нарушая все, что так тщательно было нарисовано.
— Подожди, — Костя схватил Ваню за локоть, — давай еще раз посмотрим, где наша Тургеневская, тракторный, школа…
— Вот тут, — мягко ответил Ваня.
— Вижу, что тут, — сказал Костя, пристально вглядываясь в неровности песка.
— А вот тут наша Угольная улица, — сказал Петя с тоской в голосе, показывая на цепочку черных угольков.
— Ну вот, теперь начнете про свои улицы, надо обо всем думать, — упрекнул их Ваня. — Давайте дальше.
И снова гвоздем начал бороздить песок, как бы отрезая от Волги сначала тракторный завод, затем половину рабочего поселка, и, перед тем как разрезать пополам «Красный Октябрь», сделал крутую дугу, концы которой почти сомкнулись у Волги.
— Это наш осажденный гарнизон.
От «Красного Октября» линия фронта уткнулась в гальку, обозначающую Мамаев Курган, затем спустилась к устью Царицы.
Где-то в степи, за Красноармейским поселком, Ваня поставил точку и насупился. Что-то припоминая, он уже совсем не своей фразой заключил:
— Как видите, Сталинград разорван на несколько кусков, но не сдается. Наша 62-я армия сдерживает фашистов у берегов Волги, на Мамаевом Кургане и на улицах заводского района.
«Как здорово рассказывает», — с одобрением посмотрел Костя на серьезное, раскрасневшееся лицо Вани.