Сквозь огонь
Шрифт:
Ване чем-то хотелось показать себя перед товарищами, перед Александром Ивановичем и перед командиром полка. Он снова был угрюм и неразговорчив.
На другой день рано утром Ваня ушел из трансформаторной и вернулся только к обеду, но с торжественным видом.
— Где ты был? — спросила его Лиза.
— В батальонах.
— Зачем ты туда ходил?
— Придет вечер — узнаешь зачем, — многозначительно намекнул Ваня.
Вскоре все выяснилось. В минувшую ночь самолеты сбросили несколько посылок с патронами. Их немедленно роздали по батальонам. Вечером в трансформаторную принесли несколько
— Ровней, ровней набивай, да не торопись, от набивки многое зависит. Может случиться задержка патрона, — с азартом пояснял он своим сверстникам.
— Откуда ты, Ваня, знаешь такие подробности? — спросил Костя, с завистью глядя на его ловкие руки.
— Знаю. Приходилось.
— Что, пулеметчиком был?
— Хотел быть, да не приняли. Помогал-помогал, а пришел день в бой идти, меня хоп — и за Волгу.
— Ну и что?
— Не тут-то было! Ищи-свищи… Лиза, Лиза, не жми так сильно. Вот так, легонько. А выравнивать я буду сам.
Когда стали заряжать магазины автоматов, то только у Вани хватило сил, чтобы завести пружину. Уложить семьдесят патронов в спираль открытого магазина оказалось не так-то легко. Но Ваня имел практику, и у него патроны вставали один к одному, как семечки в подсолнухе. К концу работы он сделал вдвое больше Лизы, Гиры и так же далеко обогнал Костю и Петю.
На следующий день Петя, Костя, Гира и Лиза соревновались между собой, а Ваня выступал вне конкурса. Он следил за качеством работы и каждому помогал заводить пружины.
«Хорошо, Ваня, молодец! — про себя хвалил Костя нового друга. — Но я тоже скоро докажу тебе… Вот посмотришь и удивишься. То, что я сделаю, поважнее и посложнее набивки патронов и одной силой не возьмешь».
В такие минуты он старался набивать патроны по всем правилам.
И сколько было радости у ребят, когда узнали, что патронами, которыми они заполняли диски и ленты, отбита очередная атака врага. Им казалось, что теперь они по-настоящему и с успехом воюют за Сталинград.
9. Роковая ошибка
По канализационным трубам все чаще и чаще стали прибывать связные и нарочные из штаба армии. Подземная тропа, проложенная Фоминым, была трудной и опасной, но пока что единственной. Встретившиеся в трубе не могли разминуться, и кто-то один в зависимости от важности поручения должен был продвигаться вперед, другой — ползти назад до ближайшего люка. На этой почве не раз происходили короткие перепалки. Особенно много таких встреч пережили письмоносцы.
Пункт полевой почты 32410 снова ожил: письма, открытки от родных и знакомых! Какое счастье! Многие, прежде чем читать, прикладывали конверт к губам, будто вдыхая запах родного дома.
Фомин читал письма с трепетом. Жена, тоже учительница, сообщала об успехах своего класса как о большом событии в жизни всей страны. И она была права. Отдельные строчки Фомин, не замечая того, перечитывал по нескольку раз вслух.
Треугольный конвертик получил и Зернов. Теперь он являлся в санроту только на перевязку — по утрам. И тут его застало письмо. Двенадцатилетний братишка Триша писал о пятерках по математике, географии, русскому языку, подробно сообщал о домашних делах: об уборке урожая, хлебосдаче, о своем бычке, на котором он все лето возил воду тракторной бригаде. «В следующее лето, — писал Триша, — буду работать прицепщиком».
Зернов не мог спокойно читать эти слова один. Он прибежал в трансформаторную. Тут его знали и любили. Размахивая письмом, как флагом, он приговаривал: «Молодцы, ребята, молодцы! Читайте!»
Затем брал на руки первого попавшегося и качал. А когда письмо взяла Лиза и прочитала вслух, Зернов неожиданно предложил:
— Давайте споем, ребята, мою любимую.
Все знали, о какой он песне говорит, и тут же запели «Варяга»:
Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяге. Пощады никто не желает.Зернов пел хуже, чем играл на пианино, но он так увлекательно дирижировал, что ребята забывали про все. Когда кончили петь, он снова предложил почитать письмо от брата. Бронебойщик был по-детски рад весточке из дому и хотел, чтобы вместе с ним радовались все.
Не получал писем только Титов. Его семья и родные были там, откуда никто не ждал почты: они остались в оккупации. Свое личное горе командир старался не выказывать. В часы доставки почты он вызывал к себе писаря и диктовал ответы родителям и женам погибших воинов полка.
Не приносили полковые почтальоны писем и обитателям трансформаторной. У юных жителей этого гарнизона еще не было постоянного адреса, и ждать писем им было не от кого. Родители погибли здесь, в Сталинграде, а дальние родственники и знакомые не могли и предполагать, что в таком огне могут жить дети, хотя и Лиза, и Гира, и Петя, и Ваня были бы рады получить от кого-нибудь весточку. Но от кого?
Не ждал писем и Костя. Ему совсем не от кого было ждать. В эти дни перед ним все чаще и чаще вставал образ отца. Костя видел и чувствовал, с какой любовью бойцы и командиры относятся к нему — сыну погибшего майора Пургина. «Видно, папа много сделал для полка, раз его так долго помнят. Мало ли погибло в полку людей, а вот папу не забывают. Значит, и мне надо сделать такое, чтоб, если даже не останусь в полку, запомнили бы надолго».
И Костя с жаром принимался за решение поставленной перед собой задачи. За эти дни он приобрел хороших друзей во взводе связи. Туда он ходил неспроста и вскоре добился, что ему снова доверили ремонтировать рацию. Он принес ее в трансформаторную, когда ребята легли спать. «Иначе нельзя: начнут расспрашивать да мешать».
Место для работы он подготовил еще днем в дальнем углу, который забаррикадировал кроватью, перевернутым столом и досками. Спрятав туда рацию, он прилег рядом с Петей. Но не спалось. Вспомнив, как он брался ремонтировать рацию и как на глазах всего взвода провалился, Костя встревожился и уже не мог больше лежать: ему казалось, что только теперь он может снять с себя это позорное пятно. И разве можно было уснуть с такими мыслями в голове?