Сквозь стены
Шрифт:
– Ясно, – прошептал Гарри и выдавил полуулыбку:
– Ты в курсе, что мы состоим в родстве?
Ее лицо посветлело, а глаза загорелись:
– В самом деле?
– Не на самом деле, – таинственно ответил мальчик, – а только официально.
– Что ты имеешь в виду? – она непонимающе нахмурилась.
– Я приемный сын Джеймса Поттера. Его родителями были Гарольд Уинстон Поттер и Армена Хелен Найт.
– Ты думаешь, что…
– Да, я думаю. В волшебном мире все в каком-то родстве со всеми. Просто спроси своего отца.
– Это не такое уж близкое родство, – она улыбнулась и подмигнула. –
– Да, это довольно долго выговаривать…
Оба чуть улыбнулись.
– Я спрошу папу, – сказала она и закинула сумку за спину. – Ладно, у меня сейчас Древние Руны. Увидимся, Гарри.
– Увидимся, Эрика.
***
Гарри ненавидел долгие бессонные ночи, но его решение было твердым: он больше никогда не сделает ни глотка этого смертельного зелья. Оно произвело достаточно проблем в его жизни. Поэтому ночами он читал и подремывал. Точно как в тюрьме. Время шло и становилось все проще и проще выносить вторичные симптомы ломки: депрессию и внезапные перемены настроения. Главной проблемой были бессонница и общая слабость, возникающая от недостатка сна. Единственным временем, когда он спал, была та ночь, когда Гермиона обняла его… Но нет, ему нельзя вспоминать, это убьет его, задушит и умножит число демонов, которые набрасывались на него каждый раз, когда он пытался заснуть.
С конца декабря у Гарри не было видений. Ни снотворное зелье, ни его короткие дремы не давали Волдеморту достаточно времени, чтобы атаковать его разум. Юноша был очень благодарен за такое нечаянное преимущество: столкновение с яростным и злющим монстром в придачу ко всем другим проблемам, попросту убило бы его.
Юноша придвинул книгу ближе и потер пылающие глаза. Он так устал… Он бы все отдал за целую ночь сна. Книга выпала из рук. Сила вдруг ушла из его тела. Слишком долгое изнеможение перебороло симптомы ломки. Гарри свернулся калачиком и обнял подушку, прижав ее к груди. И комната медленно исчезла из его сознания.
Он не знал, сколько часов ему удалось поспать, но чувствовал себя еще более усталым, чем раньше.
И он больше не был в своей комнате.
Еще один пугающий каменный зал с развевающимися мантиями и болезненно белыми масками… На секунду он замер. Они схватили его! Но тут же понял, что это видение. Снова. Мальчик застонал от усталости и отчаянья.
– … мой слуга в Хогвартсе доставит мне мальчишку, Министерство и авроры будут делать то, что я им велю и война будет окончена, и я буду править волшебным миром!
Громкие крики и возгласы последовали за речью монстра. Они были такими громкими, что Гарри удивленно вздрогнул. А когда он поднял глаза, его дыхание остановилось. Он вспомнил предыдущий раз, когда видел общее собрание пожирателей. Там были сотни последователей Волдеморта. Но на этот раз… Толпа была слишком большой, чтобы назвать точную цифру, по подсчетам мальчика там собралось тысячи полторы… или больше… А в Ордене теперь оставалось десять или одиннадцать человек? Министерских авроров было менее двухсот, и если Волдеморт сказал правду несколько минут назад, они будут сражаться против Ордена… Но Диггори… Волдеморт убил его сына! А его правая рука, Меркури Макгонагал – и его жена… «Мой слуга в Хогвартсе»… и старые подозрения Северуса…
– Нет, – прошептал сам себе юноша. Это не может быть правдой, он не хочет, чтобы это было правдой!
Волдеморт готовился к последней атаке.
И если Гарри вскоре не сделает чего-нибудь, ничего не останется от волшебного мира, который он научился любить…
– Нет! – крикнул он в агонии.
А безумный праздник только начинался. Проклятья и снова проклятья, и Волдеморт злорадно повернулся к мужчине по правую руку от него:
– Мальчишка снова будет твоим напоследок, Церес.
Мужчина кивнул и Гарри с ужасом узнал его. Это был Эйвери. Эйвери, стоящий рядом с явно беременной женщиной, его рука обнимала ее за плечи.
– Вы не будете разочарованы, милорд, – ответил он.
На минуту Гарри подумал, что отсутствие Эйвери в его видениях в ноябре было связано с его … женой или кем там она была, но тут его настиг еще один Круциатус и он потерял сознание.
В слабости тоже были свои преимущества.
***
Когда он проснулся утром, его первым чувством было отчаянье. Абсолютное, глубочайшее отчаянье. Он больше не знал, кому может доверять. Он знал, что должен рассказать кому-нибудь о своем видении, но был беспомощен.
Самой подозрительной персоной была его бывшая декан.
И единственным, кто точно не являлся предателем, был Северус.
Это больше не было вопросом заслуженности или принятия. Это был вопрос победы или поражения в войне, поэтому Гарри отставил в сторону ненависть к себе и все, что он имел против своего дяди, и решил поговорить с ним.
Однако решить было гораздо проще, чем сделать. Но он все равно сделает это. Мальчик натянул мантию и направился в подземелья.
Стоя напротив такой знакомой двери, он вдруг почувствовал испуг, глубоко скрытый под верой. В последний раз, когда он был здесь, когда он был в подземельях, Северус разбил его дубльдум и вышвырнул Гарри прочь. От горьких воспоминаний он вздрогнул. Потом поднял руку и постучал.
Через минуту дверь открылась.
Северус стоял возле двери, неподвижный и ошеломленный. Он побледнел и Гарри заметил, что его руки дрожат.
– Квайетус? – испуганно спросил мужчина.
Гарри проглотил комок в горле.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал он, переминаясь и оглянувшись вокруг.
Северус немедленно отступил в сторону и позволил ему войти.
Когда дверь закрылась за ним, Гарри был почти в панике. Он чувствовал себя в ловушке в этом месте, месте, которое однажды было его домом… Но это был другой разговор, у него не было времени на такую глупость, как его чувства. Крепко обхватив себя руками, юноша выпалил:
– У меня было видение сегодня ночью.
Северус кивнул, повернулся и быстро вышел из комнаты. Гарри застыл от удивления. Но он не успел обдумать странное поведение Северуса, потому что тот сразу вернулся с маленьким пузырьком в руке.
– Проходи, сядь, – он указал мальчику на диван и поставил пузырек на кофейный столик. – Для пост-эффектов, – махнул он на маленькую бутылочку.
Гарри кивнул, но не взял ее. Он не заслужил ничего, что могло бы облегчить его физическую боль. Северус выглядел опечаленным: