Сквозь тернии
Шрифт:
Так они и просидели в тишине, ничего не говоря друг другу: мама перебирала непослушные Алькины волосы, а сам Алька уткнулся носом в её подол и с наслаждением вдыхал знакомый аромат дома, от которого даже больничный смрад поспешил убраться куда подальше. Александр Сергеевич выкладывал на тумбочку купленные по дороге фрукты.
Затем, когда Алькины чувства немного поутихли, мама заставила своих посетителей съесть, за компанию с нею, по апельсину, а попутно, поделиться домашними новостями.
Алька тут уж
Мама согласилась: действительно, тут без вариантов.
На том они и распрощались. Алька снова всплакнул, на что мама тут же улыбнулась и дёрнула за нос: мол, не унывай, всё будет хорошо!
Александр Сергеевич кивнул и подтолкнул внука к выходу – сам на какое-то время задержался.
Теперь Алька топтался в пыли, изредка поглядывая на свинцовый небосвод.
С мамой определённо было что-то не так – он это чувствовал. В груди, под ямочкой. Вот только что именно? Алька уже не раз и не два собирался спросить деда в открытую, но всякий раз раздумывал в самый последний момент – это была боязнь правды, и от неё было не так-то просто избавиться.
Но задуманное нужно было воплотить в реальность. Во что бы то ни стало!
И всё равно, что слово ОНКОЛОГИЧЕСКИЙ – кажется страшенной злюкой.
Когда Александр Сергеевич вышел из диспансера, Алька спросил:
– Деда, а что нужно сделать для того, чтобы стать смелым?
– Чего-чего? – Александр Сергеевич недоверчиво глянул на притихшего внука – тот был серьёзен как никогда. Даже личико сделалось каким-то уж больно взрослым.
– Ну, чтобы ничего и никого не бояться и, при этом, оставаться нормальным человеком, а не дурачком, как те, что на ТИР лазят. Ведь есть же такие люди, которые постоянно рискуют жизнью, потому что так надо. Пожарные, например, или военные. Да много кто! Тот же дядя Гена! Ты, деда.
Александр Сергеевич задумался.
– Вон, значит, ты про что... Знаешь, Алька, тут всё дело в характере. Даже не в характере, а в самой человеческой сущности. Не знаю, как проще объяснить, чтобы ты меня понял.
Алька засопел.
Александр Сергеевич потрепал внука по волосам; те оставались послушными лишь под пальцами матери – вдали же от неё снова высовывались во все стороны, точно шипы дикобраза.
Алька ждал, не желая сходить с места, пока не услышит ответа на свой вопрос.
– В человеке должна быть «искорка».
– Искорка? – Алька недоверчиво глянул на деда, прищурил правый глаз. – Что за искорка?
– Видишь ли, это такой особенный элемент человеческой души. Человек с «искоркой» никогда не останется безучастным – что бы ни случилось поблизости. Причём не только с его друзьями или близкими, но и с совершенно посторонними людьми. И не важно, что ему самому будет угрожать смертельная опасность. Просто душа таких людей – та самая «искорка»! – питается именно этим. Эмоциями. И если последних не будет – заряд «искорки» просто иссякнет. Понимаешь?
Алька склонил голову на бок.
– А где же её взять? Эту искорку.
Александр Сергеевич развёл руками.
– Боюсь, её не так-то просто заполучить. Нужен толчок, точнее розжиг.
– Не понимаю.
– Алька, человеческий путь складывается через поступки. Плохие, хорошие – не важно. Да и не получится постоянно поступать правильно – уж поверь мне на слово. Важно, что именно перевесит в конце: плохое или хорошее. Отсюда и выльется общее отношение к конкретному человеку, когда тот уйдёт в свой последний путь. Алька, поступок – вот что может зажечь в человеке «искорку»!
– Поступок? Но какой?
– А вот это уж тебе решать: какой именно поступок совершить. Главное, чтобы он не причинил никому вреда и был бескорыстным. Всё остальное – сопутствующее.
Алька вдохнул полной грудью и погрозил туче кулаком.
– Ещё посмотрим кто кого! – Он шмыгнул носом. – Деда, я обязательно стану смелым! Тебе больше не придётся меня выгораживать перед мамой. Никогда-никогда! Обещаю!
Россия. Москва. 8-й километр внутреннего кольца МКАД. «Утраченное».
Аверин молча брёл внутри колеи. Просто так. В никуда. Потому что не осталось даже безысходности. Эмоции закинули в огромную бетономешалку и размесили в грязь, которая со временем обрела земную твердь. Она превратилась в оковы, из уз которых было не так-то просто вырваться. Чего уж там! Это была самая настоящая клетка – по крайней мере, так казалось на первый взгляд, – что заточила в себе заблудшую человеческую душу. Если последнюю всё ещё можно было называть именно так.
Из-за спины налетел чудовищный рёв.
Аверин отшатнулся.
Обдало жаром. Упругий поток воздуха промчался в считанных метрах, шипя проклятиями и обдавая запахом разогретого металла, после чего так же внезапно исчез, оставив после себя ритмичное постукивание в такт перепуганному сердцу.
Аверин сплюнул. Открыл рот, силясь угомонить неприятный звон в ушах. Нижняя челюсть противно хрустнула – так бывает, когда долго и упорно на кого-нибудь злишься, – но сделалось значительно легче. В голове так же прояснилось. Впрочем, ненадолго.