Сквозь тернии
Шрифт:
– Да уж... до такого я и впрямь бы не додумался.
– А чего?! – Алька ловко извернулся и оценивающе глянул на свой перекошенный зад. – Вон, как будто новенькие!
– Ага, прям с витрины свалились. Хоть смотрел, куда скрепки-то вгонял, пока стиплером орудовал? А то, небось, вечером штаны эти от тебя отдирать придётся...
– Не придётся! – Алька подмигнул деду, словно тот был товарищем-одногодкой. – Я всё лихо провернул! Только ты, деда, маме ничего не говори, ладно?
– Ох ты, какой молодчик у нас на районе выискался: и дело ему провернуть, как два пальца обслюнявить, и дружков-соучастников
Алька обиженно засопел. Почесал носком правой сандалии левую голень. Зачем-то заломил ветку разросшегося боярышника.
– Твою бы энергию, да в мирных целях – цены бы тебе не было! А так... с куста нечего взять.
– Деда, ну хватит! Чего я, зря, что ли, всё это придумывал?.. Да и мама расстроится.
– Вон он каков, наш Павка Корчагин, – Александр Сергеевич нахмурился. – Ладно уж, так и быть, не скажу ничего. Да и ты сам, не особо-то вихляйся! А то мать, она на то и мать, чтобы насквозь таких вот тянучек, как ты видеть.
Алька кивнул и расплылся в очередной улыбке, совсем как ворона, за момент до того, как прошляпить сыр.
– Идём, – Александр Сергеевич взял внука за ободранную ладонь, и они вместе заспешили на остановку.
Алька по обыкновению вертел головой, суя свой веснушчатый нос во всё подряд, за что Александр Сергеевич уже не раз и не два обозвал внука болотным вьюном, что так и норовит вывернуться из рук.
Алька пропускал назидания деда мимо ушей, то и дело цыкая на курлычущих голубей да шпыняя уличных сородичей ненавистного Балбеса. Те злобно шипели и спешили поскорее скрыться с глаз долой. Алька улюлюкал им вслед, пытаясь взмахом ноги запустить вдогонку мелкий камешек.
Чего и говорить, лето окрыляло, и если бы не терпеливый Александр Сергеевич, неизвестно, насколько бы далеко зашло озорство его разошедшегося внука.
Встречные прохожие улыбались, стараясь обойти ёлку-колючку стороной. Одна респектабельная дама даже утянула ухоженную внучку на проезжую часть: от греха подальше – Алькин позитив явно превышал все дозволенные рамки.
Александр Сергеевич терпел лишь до тех пор, пока внук не полез на заборчик, ограждающий аллеи улицы Мира от проезжей части, на перекрёстке, у пешеходного перехода, – нужно было увидеть все светофоры разом, иначе никак!
– Ну, вот, чего опять, как разгильдяй какой! Неужели так сложно побыть человеком? Хотя бы пока на людях!
– А чего я?.. – Алька покорно отошёл от заборчика, вздохнул, покосился на проезжую часть, окрасившуюся красными фонарями.
Александр Сергеевич потянул за собой.
«Ох, не лёгкая это работа: из болота тащить бегемота!»
Алька имел скверную привычку, которую не понимал никто из членов их семьи. Точнее понимали-то все, просто никто не знал, как с ней бороться. А суть проблемы заключалась в следующем: когда нужно спешить – как сейчас, на «зебре», – Алька начинал замедляться и заплетать ноги. Причём не только свои, но и тому, кто погоняет рядом. Тут уж было не до шуток, и он огребал по полной. Правда, всё равно не желал исправляться, – возможно, просто не знал как.
Александр Сергеевич обозвал репкой-тянучкой.
Улица Мира встретила снежными хлопьями...
Алька хотел было броситься в белое убранство, но Александр Сергеевич удержал, покорно стерпев поток выпущенного в свой адрес молчаливого негатива.
Плитку под ногами устилали лепестки опавших цветов. В воздухе витал аромат лета. Настолько густой и насыщенный, что казалось, ложку воткни – так и останется стоять, как в рекламном ролике про йогурт.
Александр Сергеевич вдохнул полной грудью, припоминая буйную молодость в родной деревеньке, раскинувшейся на северных холмах в двадцати километрах от города.
«Да было время... Время, которого больше не вернуть. Ни в этом мире, ни в этой жизни. Ни-ко-гда».
Александр Сергеевич снова вздохнул, не понимая, почему правая рука до сих пор не вывернулась из сустава под натиском неугомонного внука, – тот вертелся как юла, подтаскивал ногой далёкие стебли одуванчиков и тянул к их жёлтым головкам изнывающие от нетерпения пальчики.
«Вот ведь сорванец, даже о былом поразмышлять не даст. А и впрямь, какое славное время-то было! Беззаботное детство, душные сенокосы, «казаки-разбойники» со знакомыми мальчишками с ночи до зари, звук пионерского горна по утрам, деревянный мост через речку, дым от вечерних костров и аромат печёной картошки. А первая любовь... И горесть от подкравшейся разлуки. Где это всё сейчас? Куда подевалось? На фоне чего растворилось?»
– Да вот же оно, – невольно прошептал Александр Сергеевич, ощущая, как по правой кисти разливается живительное тепло.
«Перекочевало в Альку и снова ищет выхода – чувств, впечатлений, открытий! Эмоциям просто не осталось места в моей дряхлой голове, ко всему, забитой повседневной суетой навязчивых проблем. Кто победит на очередных выборах, почём нынче буханка хлеба, кому на этот раз проиграла сборная России... А эмоций больше нет. Они, такое ощущение, перевелись. Вымерли. Окостенели».
Они сами не заметили, как вышли на остановку: Александр Сергеевич – в раздумьях, его неугомонный внук – в попытке сделать из стебелька одуванчика громкую свистульку.
Дрогнули провода троллейбусной линии, заволновались растрёпанные галки, к коробку остановки подкатила новенькая «семёрочка» с Wi-Fi-ем на борту.
Алька тут же потащил деда к центральным дверям – в середине троллейбуса была сделана ниша для инвалидных колясок, а верхние поручни дополнены специальными рукоятками для детей или просто низких людей. Именно поручни как раз и привлекали нездоровое Алькино внимание, подогретое летними каникулами. Ещё бы, когда кондуктор не видит, на них можно просто болтаться на вроде цирковой мартышки!
Александр Сергеевич погрозил пальцем, давая понять, что всякое озорство будет пресечено на корню, а злостный нарушитель тут же получит по заслугам – и нечего пытаться выставлять себя ангелочком, пряча взор за спинками сидений, – не прокатит!
Алька погрустнел.
Двери плавно закрылись, и они поехали.
Троллейбус оказался полупустым – сезон отпусков, каникул и дач.
Алька уткнулся лбом в тёплое стекло и рисовал пальцем на гладкой поверхности сказочного слона: в кедах, тянущего хобот с зажатым в нём шилом к россыпи разноцветных шариков, на которых он сам же и был подвешен.