Сквозь тернии
Шрифт:
– Надо же, страх всё ещё отрезвляет... – Аверин прислушался к хрипу собственного голоса. – Зачем же я так надрался?
Он глянул на занимающийся над автобаном рассвет.
– Внутренний МКАД. Никак я снова за своё...
Аверин почесал затылок. На виски что-то давило, мешая нормально мыслить. Нестерпимо хотелось пить.
Он уже толком и не помнил, когда именно всё началось. Вернее помнил, но лишь эпизодами. Непонятно, как далеко назад необходимо отмотать собственные воспоминания, чтобы появилась возможность хотя бы приблизительно определить первопричину случившегося значительно позднее ужаса. Внутри головы это походило на откровенный слайд. Слайд что ежедневно прокручивается с конца в начало.
«Но почему
Неистовые женские крики... Огонь, почерневшие дети... Земля и дрожь в коленях: «Что мы натворили?!» Купол парашюта на фоне ясного неба... Затяжной рывок с максимальной перегрузкой... Мысль: «Я катапультировался, хотя ничего не предпринимал...» Разбегающиеся прочь зрители... Вид приближающейся земли... Сведённые судорогой пальцы на неподдающемся штурвале... Громкие крики в наушниках: «Уводи!.. Уводи!.. Уводи же!!!» Предостережения диспетчера: «127-й, у вас недостаточно высоты, большой угол атаки. Какая вертикальная скорость?» – «Ты видишь хотя бы одну?» – «Да хватит, не бзди! Если ещё набирать, в зрителях окажутся местные ёлки!» – «У нас не тот градус, давление на пределе». Пилотаж. «127-й, есть разрешение на работу: можете приступать».
Занавес. И всё заново, только теперь наоборот.
«А что наоборот?..»
Нет, не то. Это уже следствие, а не первопричина.
...Солнечное утро. Аэродром и децибелы музыки. Праздничное настроение. Толпы весёлых лиц. Визжащая малышня на руках у восторженных взрослых. Авиашоу где-то под Раменским.
«Теперь по порядку...»
Галдящая малышня облепила стройную фигуру Су-27 – в их глазах самолёт, это что-то поистине невообразимое, сродни межпространственному космическому кораблю! Именно в таком возрасте и формируется истинное мировоззрение первоклассного пилота. Даже не мировоззрение, а сущность, потому что небеса начинают просто пленить! Особенно когда находишься рядом со стальной птицей, что спустя миг вознесётся над землёй. Забываются скучные уроки, игры в лапту, прохладная речка, мамины наставления... Всё повседневное просто отходит на второй план, становясь блеклым и тусклым. В сознании парит лишь мечта. Мечта, которая вот-вот завладеет реальностью! Ощущение, что если прямо сейчас почувствуешь в пальцах рельефную ручку штурвала – вытянуть тебя из кабины не удастся ни одному учителю или воспитателю в мире! Да какое там... Разве такое забывается?
«Снова не то. Кажется, детство... А вот малышня на Су-27 – это совершенно иной эпизод. Реальный, ещё не успевший кануть под пластами времени».
Детство.
Аверин помнил его как никогда ясно. Говорят, так бывает со всяким нормальным человеком, когда в его жизнь наведывается антиутопия. Жуткая обыденность заслоняется пеленой прошлого, потому что именно там осталось безоблачное детство, когда казалось, что всё ещё впереди, а на небе не царит ни облачка, ни даже пятнышка.
Колька прибегал по утренней свежести. Замирал у крыльца и начинал издавать условленные звуки: чаще всего это был пересвист соловья – у друга был идеальный слух и голос под стать, – но иногда в оконное стекло летели и мелкие камешки, – это когда дело не терпит отлагательств, а нерадивый друг всё никак не соизволит отойти ото сна. Если бабушки не было дома, Колька просто орал во всю глотку, в усмерть распугивая дворовую живность:
– Яська, хорош дрыхнуть! Так всю жизнь проспишь! Давай, выходи уже, подлый трус! Хватит пузыри пускать!
Сонный Яська высовывал нос в окно и какое-то время просто прислушивался к утренним запахам, пока озорство и бодрый настрой жизнерадостного Кольки не начинали подкалывать, силясь раззадорить притихшие чувства.
Колька ухмылялся:
– Никак наш Яська снова всю ночь напролёт в облаках вверх тормашками летал, как отважный самолётчик! Хорошо еще, не возомнил себя капитаном дальнего плавания – страшно даже представить, какое мокрое разочарование могло поджидать к утру!
Яська грозил другу кулаком, попутно силясь натянуть шорты и придумать что-нибудь не очень обидное в ответ. Вообще, он редко прикалывался над Колькой – тот рос без родителей, под надзором бабки: отца завалило в шахте где-то под Норильском, а мать не смогла пережить ужасной трагедии. Задумалась в московском метрополитене, а кто-то спешащий по своим делам, просто оттолкнул её прочь со своего пути, прямиком в колею, под прибывающий поезд.
Колька долго не делился чувствами. Бегал с дворовыми мальчишками, так же как и всегда подкалывал лучшего друга Яську, дёргал девчонок за опрятные косички, за что неизменно получал ранцем по голове. По всему, обычный озорник, каких миллионы. На первый взгляд и не подумаешь, что в груди у этого растрёпанного мальчишки застыл кусок льда – часть вечной мерзлоты, часть бескрайней Вселенной.
Но однажды, тайное стало явным.
Друзья пошли на пересохшее озеро, расположенное недалеко от деревеньки, где они на пару коротали летние каникулы. Договорились вязать «тарзанки» – это такие качели, состоящие из накинутой на сук верёвки и привязанной к ней снизу поперечины. Своеобразный аттракцион, навеянный мультиками про Тарзана, мог видоизменяться и трансформироваться в зависимости от настроения и местных условий. Можно просто раскачиваться у самой земли, как на обычных качелях; или перелетать от дерева к дереву на руках – но это требует не дюжей физической подготовки; либо нестись вдоль берега, оттолкнувшись от прибрежного дерева, дрыгая ногами и визжа во всё горло от переизбытка чувств. Именно последнее и притягивало больше всего остального.
Чего раскачиваться из стороны в сторону, подобно переспевшим желудям? – так однажды заявил смелый Колька. Действительно, этим пускай, вон, первоклашки развлекаются или девчонки-пацанки, что мнят себя невесть кем! А самым настоящим мальчишкам – это так, семечки! И не важно, какой крутизны берег озера, а так же какова длина верёвки и её состояние на момент прыжка. Это всё лишнее, о чём идейный мальчишка просто не должен задумываться. А если и задумается по какой-либо причине, так лучше держать чувства при себе. Иначе, по любому, посчитают невеждой или трусом, а что будет тогда – лучше и не думать.
Так вот, котлован пересохшего озера подходил для подобных дурачеств, как ничто другое. У берега разрогатилась засохшая ветла – при жизни она тянулась ветвями вслед за ускользающей кромкой воды, в результате чего, всё ещё массивная крона склонилась над потрескавшимся дном, точно гиена над загнанной в усмерть добычей. Жидкая тень кое-как укрывала от палящего солнца. Из переплетения трещин на дне выглядывали колючки осторожных цикорий – совсем скоро они должны обзавестись прекрасными голубыми цветами. Когда наступала пора цветения – начинались игры в ковбоев и индейцев, а само дно озера превращалось в бескрайние прерии, на просторах которых звучали хлопки самодельных ружей, свистели выточенные из прутьев стрелы, и носилось воинственное индейское улюлюканье:
«Уа-уа-уа-уа-уа-уа!!! Я сниму твой скальп, бледнолицый! Тебе он больше ни к чему!»
Итак, возвращаясь к «тарзанке». Колька, как самый смелый, залез на тянущийся вдоль земли ствол и замер где-то на полпути – высота от поверхности дна до ствола в этом месте составляла метров семь – восемь, а то и поболе, так что карабкаться дальше просто не имело смысла. К тому же и ствол ветлы буквально через метр склонялся вниз и предательски поскрипывал от каждого Колькиного движения. Решили, что для веселья хватит, и Яська бросил другу конец заготовленной верёвки – обыкновенный шпагат, что он умыкнул с огорода. По нему папа ещё весной накапывал маме грядки. Яська рассчитывал вернуть позаимствованную вещь, но... как-то тогда всё не сложилось. Точнее вылилось в совершенно иное, о чём в начале лета никто из друзей и не помышлял.