Сквозь толщу лет

Халифман Иосиф Аронович

После этого было проверено, можно ли приучить пчел прилетать к месту кормления в разное время дня — утром, в полдень, после полудня, под вечер. В тех же опытах проверялась и способность пчел «запоминать» или чувствовать разную длительность времени — час, два, три.

Пчелы неизменно проявляли свойство быть точными и тем скорее начинали демонстрировать эту точность, чем гуще был предлагаемый им сироп.

Так, если какую-либо группу пчел приучали брать сироп с кормушки от десяти до двенадцати часов дня, то почти все пчелы этой группы прилетали из улья к

привычному сроку, даже если кормушка оказывалась пустой. И наоборот: даже если кормушка оставалась на столике после положенного времени, после двенадцати часов большинство пчел прекращало полеты.

Пчелы чувствовали время!

Было выяснено, что одну и ту же группу пчел можно заставить прилетать к определенному месту и в определенные часы два, три, четыре раза в день. Перерывы продолжительностью около двух часов соблюдались вполне четко.

Но почему пчелы, дрессированные на время, не принимали участия в других летных операциях? Почему они оставались глухими к кружениям и виляющим восьмеркам танцовщиц, повествующих об открытых ими источниках богатого взятка?

Новые наблюдения за мечеными пчелами ответили и на этот вопрос. Оказалось, что пчелы, хорошо дрессированные на время, в «свободные» для них часы забираются обычно в самые дальние углы ульев. А танцы вербовщиц происходят, как правило, в центре гнезда и поближе к летку. Поэтому танцовщицы и не попадаются на глаза пчелам, завербованным подкормками и дрессированным на время.

А можно ли отучить их от этого, заставив летать и в перерывы между привычным временем кормления? У Фриша родился план проверить: будет ли пчела прилетать вовремя к завтраку, предложенному ей, скажем, в девять часов утра в саду, а затем к обеду, выставленному в пять пополудни на лесной полянке.

После семи дней тренировки пчелы снова доказали свою аккуратность.

Вывод проверялся несколько раз и всегда с неизменным успехом. Правда, некоторые из пчел прилетали на место обеда, сделав изрядный крюк: они направлялись было из улья к месту утреннего пира и, лишь не найдя там кормушки, торопились дальше, к месту обеда. Однако время кормления не пропустила ни одна из них.

В следующей серии опытов постоянство пчелиной памяти на время сравнивалось с силой памяти на место. И пчелы, прилетавшие на «верное» место в «неверные» часы, показали, что у них память на место крепче, чем на время.

Таким же образом удалось выяснить, как долго способна пчела хранить воспоминание о времени кормления. Если дрессировка не возобновлялась, то на тринадцатый день уже ни одна меченая пчела не прилетала в верное время.

Затем было проверено действие контрдрессировки: пчелы, однажды дрессированные на какое-то определенное время, вторичной дрессировкой приучались к другому сроку кормления.

В этих случаях они уже на третий день переходили на новое расписание.

Правда, далеко не все пчелы вели себя одинаково. В одной и той же семье встречались пчелы образцово исправные, которые летали с точностью до считанных минут, и чрезвычайно «рассеянные», прилетавшие то очень рано, то слишком поздно,

то путавшие время, то забывавшие место.

Впрочем, таких было не так много, чтобы они могли изменить общую картину: пчелы действительно помнили и чувствовали время, как если бы они пользовались нашей разбивкой суток на двадцать четыре часа.

В связи с этим можно было предположить, что пчелы чувствуют время по солнцу, ориентируясь по его высоте над горизонтом или же по углу падения его лучей, что, в сущности, одно и то же. Опыты перенесли в светонепроницаемую камеру, где в одном неизменном месте горела электрическая лампа. Камеру осветили, потому что в темноте пчелы вообще не летают.

В новой обстановке пчелы вели себя как обычно. В камере, где дрессировка производилась и ночью, они продолжали прилетать на кормежку точно в назначенный час и прекращали полеты, когда знакомое им время кормления истекало.

Значит, прямого влияния солнца здесь нет. Что же тогда?

Электропроводность атмосферы? Или какие-нибудь лучи? И то и другое как-то связано с солнцем, — значит, и с временем.

В конце концов, так ли уж нелепа мысль, что пчелы способны каким-то образом воспринимать эти невидимые и немые сигналы, которые человек может прочитать только с помощью специальных приборов?

Опыты снова были перенесены в светонепроницаемую камеру, воздух которой через каждые два часа ионизировался, чтобы затушить солнечные электросигналы. Но и это не сбило пчел с толку.

В ионизированной камере они как ни в чем не бывало в положенный срок исправно прилетали на кормушку и в положенный срок прекращали свои полеты.

Пришлось отбросить и эту догадку. Но прежде чем сделать окончательный вывод, Фриш решил проверить другую возможность.

В самом деле, может быть, «часами» для пчел служат какие-нибудь еще не известные людям лучи или, может быть, токи? Чтобы выяснить это, надо убрать пчел с поверхности земли, где такие лучи или токи могут на них воздействовать.

И вот клеть старой соляной шахты бережно опускает под землю необычный груз — ульи с пчелами.

В пустой и давно заброшенной штольне на глубине в сто восемьдесят метров включается свет электрических ламп, который не будет уже погашен до конца опыта. Температура воздуха все время поддерживается одинаковая — шестнадцать-семнадцать градусов.

Входы в штольни и вентиляционные люки наглухо закрываются. Воздуха здесь достаточно. Теперь опытная площадка хорошо изолирована. Ульи устанавливаются под искрящимися сводами подземного соляного купола.

Теперь солнце ничего не может подсказать пчелам. Они отрезаны от сигналов надземного мира. Не потеряют ли они здесь ощущение времени?

Две недели продолжалась дрессировка пчел сотрудниками К. Фриша. Но когда наступил пятнадцатый день — первый день опыта, наблюдатели у столика увидели, что в мертвой подземной шахте пчелы ведут себя точь-в-точь как под горячим солнцем, среди живой зелени: вне часов кормления на кормушке тихо, в часы кормления плотик в ванночке с сиропом покрыт пчелами.