Слабая женщина, склонная к меланхолии
Шрифт:
— Добрый день, Ася Пална. Я вас ни от чего важного своими разговорами не отрываю?
— Нет, — не слишком ласково сказала она. — А я вас?
— Это вы про то, что я должен находиться на боевом посту? — Тугарин вздохнул и понизил голос: — Меня Светлана Алексеевна из палаты прогнала. Сказала, чтобы я звонил вам из ординаторской, на домашний телефон, а то у вас сотовый разрядился. Ну, вот я и звоню.
— Зачем? — подозрительно спросила Ася.
— Ну как это зачем… — Тугарин опять вздохнул и неожиданно безмятежно заявил: — Чтобы Гонсалес матери мог позвонить, зачем же еще… Хотя он сегодня уже два раза ей звонил.
— Господин майор, это вы жалуетесь на нарушение тюремного
Тугарин не обиделся. Смешливо фыркнул и весело признался:
— Хвастаюсь. А скоро генерал опять придет. Он в магазин пошел, опять за апельсинами, наверное. И за каким-то печеньем с орехами. Печенье Светлана Алексеевна разрешила… И чай тоже разрешила, хотя сказала, что заваривать доверит только бабе Жене. Ася Пална, а вы сегодня больше не придете?
— Что случилось? — Ася сделала очень озабоченный голос. — В моем присутствии есть необходимость? Отвечайте прямо, господин майор!
— Я уже соскучился, — прямо ответил Тугарин. — Так что есть необходимость, еще бы… Кроме того, без вас тут все страшно разбаловались. Сплошная анархия. Даже Светлана Алексеевна разрешила санитаркам полы третий раз не мыть. Удручающее падение дисциплины.
— Господин майор, а вы не помните, кого я оставила своим заместителем? — вкрадчиво поинтересовалась Ася.
— Ой, правда! — спохватился Тугарин. — Тогда я пошел наводить страх… Можно я потом еще позвоню?
— Позвоните, — согласилась Ася. — Доложите о проделанной работе и достигнутых успехах. Конец связи.
После этого разговора она совсем успокоилась. Чего беспокоиться-то? Никто не беспокоится, даже те, кому положено. Все по телефону болтают и шутки шутят. Была бы причина для беспокойства — не шутили бы.
И всю среду, а потом и весь четверг Ася жила в привычном состоянии уютного, спокойного, тихого домашнего веселья. Это состояние ничем не нарушалось. Гонсалес-старший, проторчав в больнице почти весь день, к вечеру вернулся в дом тети Фаины с двумя большими пакетами, набитыми всякой едой. Загрузил содержимое пакетов в холодильник, потом часа два копал землю в огороде, потом вместе со всеми с удовольствием попил чаю, а потом собрался уезжать — ему, оказывается, завтра уже на работу надо было. Генерал был по-прежнему не слишком разговорчив, но вчерашней тоски и настороженной закрытости в нем уже не было заметно. Успокоился. Наверное, не нашел причин для беспокойства. Ну, если генерал не нашел — так и она искать не будет.
Еще дважды звонил Тугарин — просто так, ни за чем. То есть затем, чтобы опять дать Гонсалесу возможность позвонить из палаты матери или отцу и самому сделать вид, что ни о чем таком не подозревает. Еще один раз позвонила Светка — тоже просто так. Напомнила Асе, что Тугарин в нее влюбился. Но долго обсуждать эту тему Асе было некогда, она с Соней как раз личные местоимения проходила. Еще один раз со Светкиного телефона позвонил Гонсалес. Она же не знала, что это не Светка, поэтому, увидев на экранчике ее имя, сразу сердито закричала:
— Если ты опять будешь рассказывать о том, кто в кого влюбился, я тебя убью! Я с детьми нормально позаниматься не могу из-за этих звонков бесконечных! И к тому же каждый раз боюсь! Думаю, что случилось что-нибудь!
— Не бойся, командир, ничего не случилось, — сказал Гонсалес. — Я тебя просто поблагодарить хотел. Ты мне столько всего… наколдовала, я даже не надеялся. Я добро не забываю. Спасибо, командир. Я твой должник.
— На здоровье, больной, — ответила Ася. — Но, между прочим, вы должник Плотникова. И ваш долг состоит в том, чтобы соблюдать режим, выполнять все указания врача — и тем самым всеми силами способствовать полному выздоровлению. Спокойной ночи.
— Спокойной
Послышался какой-то шум, сердитое шипение Светки, в котором угадывалось «совсем страх потерял», и наконец ее голос:
— Ася Пална! Он просто пошутил! Вы только не расстраивайтесь!
— Тьфу на тебя, — недовольно сказала Ася. — Ты там от безделья маешься, а я правда от каждого звонка вздрагиваю. Скажи всем, чтобы без крайней необходимости не звонили.
— Больше не будут, — виновато пообещала Светка. — Так точно. Будет сделано. Есть. Никак нет…
На нее даже рассердиться по-настоящему было невозможно. Особое явление. Явление природы.
Но звонков действительно стало меньше. Только по одному разу все позвонили в четверг. Тугарин — чтобы доложить, что все в порядке, Светка — чтобы спросить, помнит ли Ася, что майор в нее влюбился, а Гонсалес — чтобы сказать, что он ошибался: Ася не ведьма, Ася фея, это его мама догадалась. Мама Гонсалеса тоже позвонила, жадно расспрашивала, что у Сережи с глазом, и как он вообще, и не похудел ли, и не мерзнет ли… С мамой Гонсалеса Ася говорила долго, она всегда подолгу разговаривала с мамами больных, даже с самыми нервными. Но эта мама не была нервной, а может быть, умела хорошо скрывать свои нервы, так что тревогой и страхом собеседника не заражала. Напоследок даже попыталась внушить Асе оптимизм:
— Знаете, Асенька, теперь я уже уверена, что все будет хорошо. Сережа успел мне много рассказать, я вам так благодарна… И муж много рассказывал, он после поездки очень успокоился. У вас такие люди работают, такие люди! И Илюша Мерцалов — тоже очень хороший мальчик. С Сережей теперь ничего плохого не случится, раз вокруг него так много хороших людей. Поверьте мне, я сердцем чувствую.
И Ася охотно ей поверила, хотя долго вспоминала, кто такой этот хороший мальчик Илюша Мерцалов. Наконец вспомнила, что это Тугарин, — и совсем развеселилась. Надо ему при случае сказать, как его мама Гонсалеса называет. Интересно, как он отреагирует.
И в пятницу день спокойный получился. С утра Плотников принимал пациентов у лоров, народу было немного, от Асиной помощи он отказался, быстро справился с очередью, потом собрался в областную больницу — посмотреть тех, кого они в понедельник туда перевезли. Без него одного за другим привезли двоих детей, двоих страшно орущих мальчишек лет по десять. И матери их тоже страшно орали — почему-то друг на друга. Ася из этого ора не без труда поняла, что мальчишки играли во дворе, поссорились и бросили в лицо друг другу по горсти песка. В кино видели: там главный герой всегда бросал в лицо противнику песок, чтобы хоть на время ослепить его и успеть выхватить пистолет. Слава богу, пистолетов у мальчишек не было. А с глазами — пустяки, никаких повреждений, мальчишки больше от страха орали. И еще — от маминых воплей. В операционной, оборудованной у лоров, они тут же заткнулись и, пока Ася промывала им глаза, вполне адекватно отвечали на ее вопросы, почти не скулили, стойко перенесли довольно жгучие капли альбуцида, осторожно посмотрели открывшимися глазами друг на друга, на Асю, на Люду, на страшные штуки на стеклянном столе — и тут же пообещали больше никогда не ссориться. А мамы, ожидающие в коридоре, похоже, поссорились навсегда. Сидели молча, отвернувшись друг от друга. Увидев своих прозревших чад, которые вышли из операционной, держась за руки, кинулись на них, как тигры на добычу, схватили гелевыми когтями, растащили в разные стороны… Вряд ли при таком повороте сюжета мальчишки выполнят свое обещание. Скорее всего — опять попадут в офтальмологию с песком в глазах. Да это бы еще и не самый катастрофический вариант…