Слабая женщина, склонная к меланхолии

Волчок Ирина

— Задержался немного. Там, на лестнице, еще один лежит. Этот, который здесь стоял. Рыжий. Я посмотрел — живой. Только без сознания. Кого вызывать-то? Прямо война какая-то…

— Всех уже вызвали, — подал голос Тугарин. — Зайди, доктор, помоги тете Оле. Асенька, и ты иди сюда. В нашем распоряжении тридцать секунд.

Ася оглянулась — Тугарин опять улыбался. И опять от этой улыбки у нее похолодело в солнечном сплетении. Неужели он сам не понимает, как подобные улыбки в подобных ситуациях могут действовать на окружающих? Ага, наверное, понял, потому что посмотрел на нее внимательно и улыбаться перестал.

— В общем, так, — сказал Тугарин, бросая на

пол второе окровавленное полотенце и беря из рук тети Оли чистое, с завернутыми в него кубиками льда. — Вы пришли на выстрелы, а тут только я и вот эти… Больше никого не было. Понятно? Совсем никого. Ася Пална сразу после дежурства уехала, правильно? И не возвращалась. Зачем ей возвращаться? И больного вы не видели… Асенька, у меня к тебе опять очень большая просьба. Ты можешь увезти больного куда-нибудь? Ненадолго. Но чтобы никто не знал куда. Я не могу вычислить, кто сейчас сюда первый приедет — мои или… Асенька, только тебя здесь быть не могло, понимаешь? В твоем распоряжении…

В его ладони шмелем загудел мобильник. Тугарин молча послушал несколько секунд, бросил телефон на диван и хмуро закончил:

— Я не знаю, сколько в твоем распоряжении времени. Может, правда секунды какие-то.

— Володь, найди больному какую-нибудь куртку, — быстро сказала Ася, выходя из палаты.

— Зачем? У меня своя есть…

Гонсалес еще что-то спрашивал, но она уже не слышала, бегом направляясь к Светкиному кабинетику. Большая удача, что второй мотоциклетный шлем она хранит в ее шкафу. А ключи от дверей и запасную лестницу между этажами — всегда в кармане. Хорошо.

И опять время будто замедлилось. Когда она вернулась в палату, Гонсалес только начал медленно надевать кожаную куртку — новую, на ней даже ценник не был срезан. Алексеев только срывал упаковку с бинта — медленно… Тетя Оля только собиралась заворачивать лед в следующее полотенце — медленно…

— Неудачно получилось, — медленно сказал Тугарин. — Извини, Асенька.

— Больной, идите за мной, — быстро сказала она и машинально сорвала с куртки Гонсалеса ценник. — Господин майор, не звоните первые полчаса.

И вышла, не дожидаясь его ответа и не прощаясь с остальными. Ее же здесь не было, так что и прощаться некому. А Гонсалес что-то сказал и тоже вышел за ней. В коридоре Ася сунула ему в руку пакет с обоими шлемами, на ходу порылась в карманах и подошла к двери на запасную лестницу уже с ключами в руке. Остановилась, внимательно прислушалась, открыла дверь и выглянула на лестничную площадку. Пыльно. Ну да, форточка открыта, а здесь уже несколько дней полы не мыли. На тонкой пленке — никаких следов. Хорошо. Ася стала спускаться по лестнице. Гонсалес шел за ней. На площадке между этажами она вспомнила, что не закрыла дверь на ключ. Плохо. Быстро взбежала наверх, закрыла дверь, побежала вниз, споткнулась, чуть не упала, но Гонсалес поймал ее на лету, осторожно поставил на ноги, сердито прошептал:

— Носишься как угорелая… Ничего не свернула?

Она прижала палец к губам, потом показала ему кулак и первой побежала вниз по лестнице. У нижней двери опять внимательно прислушалась, отомкнула, выглянула, сделала Гонсалесу знак оставаться на месте и вышла в чужое отделение, тихо прикрыв за собой дверь. Рядом с этой дверью — дверь, ведущая в другую часть здания, где несколько комнат занимали лаборанты, а несколько — никто не занимал, там собирались делать ремонт. У лаборантов был отдельный выход из здания. Если дверь на их половину закрыта на замок — придется выходить через отделение лоров. А секунд в ее распоряжении, может быть, вообще уже

не осталось. Ася толкнула дверь — открыта. Заглянула — пусто. У лаборантов почти всегда пусто. Хорошо. Она вернулась к Гонсалесу, вынула из пакета оба шлема, надела свой, он надел запасной, понял ее знак и опустил затемненный щиток забрала. Да, теперь это уже не больной.

Молча, они прошли по пустому и едва освещенному коридору, свернули к выходу — и наткнулись на санитарку, которая торопливо возила шваброй перед входной дверью. Санитарка увидела их, остолбенела, прижала руку к груди и укоризненно сказала:

— О господи! Вы меня прямо напугали… Я думала, уже никто не остался. Свет-то выключили?

— Выключили, — ответила Ася, открывая дверь. — До свидания.

— До свидания…

Санитарка опять принялась возить шваброй по полу, уже не обращая на них внимания. Ася сбежала с крыльца, свернула направо и пошла вдоль здания. Гонсалес шел рядом… Нет, не надо, чтобы его видели рядом с ней у входа в корпус. Ася остановилась, выглянула из-за угла, сказала: «Ждите здесь» — и пошла к своему мотоциклу одна. Возле входа в корпус стояли три тетки в цветастых халатах и в накинутых поверх халатов теплых куртках — пациентки лоров. Что-то оживленно обсуждали, показывали на окна второго этажа, всплескивали руками, качали головой. По аллейке со стороны хирургического отделения торопливо шли трое в белых халатах, у одного в руке был старомодный металлический чемоданчик-аптечка. Эти — свои, Ася всех знала. Она вынула мобильник, позвонила Тугарину, тот настороженно спросил:

— Что-то случилось?

— Врачи придут первыми, — сказала Ася. — Они уже идут. Я их знаю. Они… хорошие врачи, можете им верить. У вас все будет в порядке. У нас тоже все в порядке. Мы уезжаем.

— Спасибо, котенок… — Тугарин, похоже, улыбался. — Ты уж не сердись на меня. Это ненадолго. Еще пару дней — и все. Ага?

— Ага, — согласилась Ася, сунула телефон в карман, развернула мотоцикл, объезжая здание совсем не с той стороны, с которой объезжала всегда.

Гонсалес ждал ее за углом. Подошел, низко склонился к ней, приподнял забрало своего шлема, пошутил:

— Слабая женщина за рулем такой машины — это даже не обезьяна с гранатой… Пусти меня, я умею.

— Идиот! — злобно рявкнула Ася. — С одним глазом? Больной, вы совершенно больной, причем не по моему профилю. Садитесь же и держитесь крепче.

Гонсалес захлопнул забрало шлема, сел сзади, ухватился ладонями за ее талию и сварливо заметил:

— За что тут держаться-то…

И еще что-то все время бурчал, пока она медленно и осторожно катила под уклон по аллейке к воротам. А за воротами заткнулся. Потому что за воротами уже можно было летать с хорошей скоростью. А на той скорости, которую она считала хорошей, никому не приходило в голову разговаривать.

Через пятнадцать минут она остановилась возле дома тети Фаины, оглянулась, буднично сказала:

— Слезайте, приехали.

Гонсалес слез, стащил с головы шлем, потаращился на нее изумленным зеленым глазом и доверительно сообщил:

— Командир! Я понял, чего тебя все так боятся. Теперь я тоже бояться буду. Вот те крест.

Ворота заскрипели, открываясь, вышел Митька, остановился, по своей невежливой привычке молча уставился на незнакомого человека.

— Я тебя когда-нибудь выпорю, — пообещала Ася Митьке и устало полезла с мотоцикла. — Поздоровался бы с человеком… Это сын генерала. Тот самый, которым гордиться можно. Только учти: он к нам не приезжал, ты его не видел, понятия о нем не имеешь, и вообще позови тетю Фаину.