Сладкая месть
Шрифт:
В то время как отец рычал и ругался, мол: «Нечего его жалеть! Мужчины не плачут! Воспитаешь мне тюфяка! Позорище!»
Отец не играл со мной. Лишь заваливал подаркам. Мне нравились машинки, а он… он каждый день дарил мне винтовки и охотничьи ножи. Игрушечные. Потому что настоящие были спрятаны в его кабинете. Там, на стенах, висела целая коллекция всевозможных орудий убийства. А рядом… стояли жуткие чучела мертвых животных.
Он строго-настрого запрещал мне входить в его личные апартаменты. Однажды я нарушил клятву. И, после увиденного,
Мне тогда было пять лет. А в двенадцать отец впервые взял меня на охоту.
Я до сих пор помню тот кровавый день. Именно тогда во мне проснулась вселенская ненависть к собственному родителю. Глядя на то, как любимый папа, в компании лучших друзей-браконьеров, в упор расстреливает оленя, вспарывает несчастному животному брюхо, отпиливает рога и на камеру хвастается своей добычей… мне захотелось сбежать из дома и стать сиротой.
На следующий день я рассказал об этих ужасах маме, хоть и пообещал отцу, что она не должна знать о нашей поездке в лес, так как она была в положении.
Они здорово поругались. И отец ударил мою мать, спровоцировав скорые роды.
А затем и меня… За лживое обещание.
Сестренка родилась недоношенной и слабенькой. Но врачи сделали все возможное, чтобы спасти и выходить ребёнка. Самое худшее миновало.
Отец признал вину. Покаялся, стоя чуть ли ни на коленях. Потому что любил...
А когда сестричке исполнилось чуть больше года… мой отец… убил мою мать.
***
Подписав бумаги, меня освободили также быстро, как замуровали.
Когда я вышел, на КПП, впервые за долгие годы заточения вдохнув чистый, наполненный свежестью воздух, мне вручили мои вещи.
Среди них… я обнаружил кулон. От которого буквально фонило, как от саркофага в Чернобыле, треклятыми воспоминаниями.
Ключ, от её сердца.
Бл*ть!
Каким же долбаё*бом нужно было быть, чтобы в тот день сморозить такую срамоту!
Вручил, бляха ключ!
Под залог, на тридцатку строгача.
Забавно!
Ещё было забавней то, что я… все-таки вырвался на свободу.
Неожиданно, да негаданно.
От кого от кого, а вот от сучары-отца я ожидал помощи меньше всего.
Очухался, старый пидр! Импотентишка херов! Понял, что я — его единственный отпрыск, а других, после смерти матери и болезни сестры, в которой виноват лысый ублюдок, (ОН! И Только ОН! Виноват!) наследников у него нет и не может быть никогда.
Господь наказал!
За убийство любимой женщины и причинение вреда младенцу.
Я бы сам лично кастрировал! Но, будучи ребёнком, не смог.
Кишка была тонка. Не окрепла ещё тогда как следует.
***
Дневной свет жжёт глаза. Сердце колотится на вылет! Руки и ноги дрожат так лихо, что впору упасть и ползти, чем идти, изображая из себя контуженного дебила. Лязг замка… Эти сладкие минуты томления… И вот он первый вдох свободы! Глубокий такой, насыщенный! Аж кругом голова! Аж земля с небом меняются местами!
— Курить хош? — паренёк на выходе улыбается, от души протягивая папироску.
Киваю. Пальцы трясутся, но я все же принимаю из рук солдатика табачную палочку, касаюсь губами, делаю затяжку и невольно закатываю глаза от радости.
Черт возьми!
Как это… как же это классно! Чувствовать себя свободным, дышать кислородом, а не разложившимися фекалиями, смотреть на небо, на солнце! Видеть проносящихся в небе крикливых птиц, чувствовать прохладный ветер на своей коже, бежать туда, куда захочется!
Неужели, я тоже когда-то был таким?
Человеком.
А не скотом, запертым в клетке.
Вольным распоряжаться собственной жизнью сам!
Кругом лежит снег. Сегодня солнечно. Ярко! И я прищуриваюсь от боли в зрачках, поскольку уже словно сотню лет не видел солнца вживую. Оттого и слепнут глаза, что аж больно. И это боль такая приятная! Что охота матерится на радостях! Петь, плясать, радоваться незабываемому мгновению, которое ты ждал, как конца света.
То ли с ужасом, то ли наслаждением.
Непонятные эмоции!
До сих пор не верю! Что каторге конец.
— Я тебя знаю. Ты тот самый Безжалостный? Так ведь? Видел парочку боёв по нету. Ну ты и монстр! — внезапно выдаёт любопытный паренёк, дежуривший на посту.
— Ну да. Я это. — Кажется, словно позабыл алфавит. Столько долгих месяцев одиночества… Невольно тупеешь, превращаясь в одичалого дикаря. Я ведь только с крысами общался.
Грубить не хочется. Но парниша бесит. Если бы он только знал, как же мне чертовски охота кому-то репу начистить!
Все, что сейчас хочется… свалить на хрен на юг. Нажраться до тошноты гамбургерами с пивом, снять телку! Нет! Не одну! Две, три, а лучше пять телок!
И затрахать их до дыр в члене! Трахать их в жопу, трахать их в рот… и в п*зду! Так, чтобы орали, и я оглох от этого ора, а они голос сорвали.
— Смотри, брат. Не лажай больше. Развивай свой потенциал честным путём.
Нашёлся, бл*ть, наставник. Да что ты знаешь??
— Не парься. — Задираю голову к небу, выпуская облако пряного парка ввысь, мечтательно прищуриваю веки. — Лучше сдохну. Чем снова сюда вернусь.
— Какие планы? — допрос продолжался.
— Да так… есть одно… очень важное дело.
— Девушка ждёт? — хохочет, настыра.
И в груди взрывается вулкан!
Шипит! Пенится! Бурлящей лавой разливаясь по венам, по всему, сука организму, так, что аж жарко становиться! Здесь, при такой-то морозяке в минус двадцать!
— Да. Ждёт. — Швыряю бычок в снег, с феноменальной силой давлю его ботинком. С ненавистью! С яростью! Так, что ноге становится больно! — Ещё и как ждёт.
Набрасываю на голову капюшон старой, потертой толстовки и быстрым шагом шурую к «Уазику», а в карманах до адской, чтоб её боли, с бесовой ненавистью сжимаю кулаки, так, что вот-вот… и сломаю на хрен суставы.