Сладкий перец, горький мед
Шрифт:
— Значит, были и другие, — перебил Дрибница. Из всей тирады он, казалось, ухватил только эти слова.
— Кто другие? — не сразу поняла Таня. Прокрутила в голове свои последние слова: — А, ты об этом…
Ах, как хотелось ей подтвердить, что да, мол, были другие, были! и было их много, так много, что просто со счету сбилась! Но глаза, глаза побитой собаки глядели на нее, боясь услышать подтверждение страшной догадки. И поняла Таня, что не выдержит он появление еще одного, самого главного ее любовника, Лёшки. Не выдержит, сделает что-нибудь с собой, а может, и с нею…
— Нет, это я к примеру сказала, успокойся. И хватит об этом, надоело. Мои любовники, вымышленные или реальные — мое личное дело. И я не собираюсь перед тобой отчитываться. Ты мне никто.
— Нет, Таня, я тебе кто. Еще какой кто, — говорил, вроде,
— Да пошел ты! Очень мне нужно твое прощение! Ты попробуй моего добейся! Думаешь, я когда-нибудь прощу тебе эту свадьбу дурацкую, это затворничество? Изнасилование твое? Да никогда! И никогда не буду считать тебя мужем. Все, Вова, свободен! Я спать хочу!
***
Наказание молчанием было забыто. Теперь Дрибница наказывал Таню любовью. И не только плотской. И совсем не наказывал. Он просто ее любил. Вова теперь не ходил — летал! Рядом была та, кого любил и ждал, казалось, целую вечность. Он сумел, он добился ее! Нелегко было, но он приручил свою дикую кошку. Не совсем, правда, приручил, но максимально, максимально приблизился к этому! Впрочем, вряд ли над Таней можно добиться полной власти. Уж на редкость строптивая. Но это же просто ее личная особенность, ее натура, значит, и эту ее черту он тоже любит.
Ах, как Вова старался ублажить благоверную! Ну, перво-наперво, конечно же, цветы. Без шикарного букета домой не являлся. Даже если заезжал в обед на полчасика, обязательно преподносил шикарный букет. Правда, обычно он тут же летел Дрибнице в физиономию, но тот только уворачивался с радостной ухмылкой: пусть ребенок забавляется! Кольца, серьги, браслеты, цепочки, колье, изумруды под любимые глаза цвета осоки и бриллианты, бриллианты, бриллианты… Норка, соболь, ондатра, снова норка…Иногда Таня с радостью примеряла обновки, иногда швыряла в дарителя, не разворачивая. Дрибница обожал выводить супругу в свет: рестораны, клубы, казино. Обожал, когда девочка резвилась за столиком рулетки, одним махом проигрывая чью-то полугодовую зарплату. Расстраивался, когда она тихонько сидела за барной стойкой и потягивала коктейль, уставившись в одну точку…
В постели девочка тоже не отличалась однообразием. Иногда она была почти ласкова и не чинила Дрибнице препятствий в исполнении супружеского долга. Чаще приходилось долго уговаривать ее, подлащиваться котиком, умолять на коленях о допуске к драгоценному телу. Иногда, крайне редко, приходилось вновь прибегать к насилию. Только тогда, когда иные доводы были исчерпаны. Она в таких случаях, как водится, злилась, обижалась, обзывала нехорошими словами и грозилась никогда больше не подпускать его к себе. Все эти угрозы Володя воспринимал с улыбкой. Ай, маленькая, не грози — будут тебе новые шубки, будут новые камушки, еще красивей, еще дороже!
Обходились сексуальные игрища весьма недешево. А кто сказал, что жена должна быть дешевой? Нет, на жене нельзя экономить! Жена — лицо мужа. По Тане будут судить о бизнесмене Дрибнице, по тому, как она одета, сколько карат на ней во время скромного ужина, по тому, как свежа ее кожа, как блестят шикарные светло-русые волосы. Жена свежа, стройна, красива — значит, муж платежеспособный, значит, есть чем оплачивать наряды и косметологов…
Теперь Дрибница занимался бизнесом не столько потому, что любил свое дело и не мог бездельничать. Вот как раз побездельничать вместе с Таней ему сейчас хотелось больше всего на свете. Но семейная жизнь, а точнее, Таня, денег требовала все больше, соответственно больше приходилось крутиться. Уже половина бензоколонок в городе принадлежала Дрибнице. Автосервис — практически весь под его контролем, кроме совсем уж мелких частных лавочек. Ввоз автомобилей — по-прежнему любимое детище. Но растут, увы, не только доходы. И Дрибница обратил свой взор в сторону стройматериалов. А что, лихолетье, кажется, миновало, черный бизнес начал выходить из тени, прожженные криминальные авторитеты и те начали вкладывать неправедно нажитый капитал в чистый бизнес, благодаря чему мало-помалу стала улучшаться
Понемногу Таня стала привыкать к новой жизни. Нельзя сказать, чтобы она с восторгом принимала свою изоляцию, постоянный надзор, отсутствие друзей и особенно Патыча. По нему Таня скучала гораздо сильнее, чем тогда, когда могла поманить его пальчиком в любой момент и он в тот же час являлся пред ее светлые очи. Частенько видела его во сне, ну и, конечно, о нем мечтала, когда приходилось терпеть рядом с собой Дрибницу.
К Вове она тоже привыкла. В принципе, не настолько противен он оказался при ближайшем рассмотрении. Теперь, став состоятельным человеком, он уже не был Крестьянином. Тот сельский паренек давно канул в лету. Теперь рядом с Таней был красивый, даже нет, не столько красивый, сколько шикарный мужчина. Всегда идеально подстрижен, выглажен, ухожен, в любое время суток гладко выбрит и ненавязчиво благоухающ французским парфюмом. Уж если они куда-то выходили вместе, Дрибница непременно приковывал к себе женские взгляды, что, естественно, не могла не отметить Таня. Что и говорить, мужчиной он был видным и, в глазах общества, завидным мужем.
Она даже несколько привыкла к нему в физическом плане. Нет, конечно, сравнение с Лешкой было пока еще в пользу последнего, хотя, вынуждена была признать Таня, перемены к лучшему в Дрибнице происходили с поразительной скоростью. А уж сравнение с Андреем уже казалось не только неактуальным, но и в некотором смысле некорректным, словно сравнение борцов легкого и супертяжелого веса — мальчик Андрюша и в подметки не годился без пяти минут супермену Дрибнице. Единственное, что приносило неизбежные страдания — так это его неумелые поцелуи. Даже ласкать Таню он научился очень даже прилично, а вот терпеть его поцелуи не было никаких сил. В конце концов она просто строго-настрого запретила ему целовать себя в губы. Мол, делай все что угодно, но не вздумай целовать! Дрибница, естественно, обиделся, но старался придерживаться нового правила.
За два года супружеской жизни установились некоторые семейные традиции, правила. Пожалуй, главной особенностью их брака было то, что родители супругов были нежеланными гостями в их доме. Аду Петровну не желала видеть сама Таня. После свадьбы максимум, на что она была способна, так это уделить матери пару минут в неделю и только по телефону: мол, жива-здорова, чего и тебе желаю. Сама же никогда не интересовалась ни здоровьем матери, ни финансовыми проблемами, ни ее личной жизнью. Знала, что о ней заботится Дрибница, и этого ей было вполне достаточно. Личная же материна жизнь ее вообще не волновала — пусть живет, как хочет, отца-то все равно давно уже нет в живых, а мать, все-таки, живой человек, поди, тоже ласки хочется. Вроде, и понимала мать, но простить ее предательства все же не могла.
Володины же родители были персоной нон-грата только потому, что в первый же их приезд Таня, естественно, устроила истерику. Старики, совершенно счастливые оттого, что сын, наконец-то, женился на самой-самой любимой женщине, были ошарашены Таниным заявлением, что Вова ее похитил, женился обманом и подкупом должностных лиц, а она его не любит, терпеть не может и так далее, далее, далее… Немало сил и фантазии понадобилось Дрибнице, чтобы и Таню успокоить, и родителям объяснить столь странное поведение своей новой жены. Мол, не привыкла еще к семейной жизни, да поссорились накануне, не в меру обидчивая оказалась, болезненно воспринимает критику… Старики, вроде, проглотили его объяснения, но, дабы не нарваться на скандал вторично, Вова попросил родителей не нарушать их семейный покой, ограничиться лишь телефонным общением. Ну и, конечно, встречами на территории старших Дрибниц по семейным праздникам.