Сладкое королевство

Кец Евгения

Торт для Майи отправлю с проверенным человеком, за почти год работы в этой сфере обзавелась и такими знакомствами, а сама с тортом для сестрёнки поеду к родителям. Сейчас хочу посмотреть на её счастливые глаза, думаю, не убудет с меня, что разок пропущу реакцию ребёнка. Не каждый же раз разрывать себе сердце, наблюдая за чужими детьми.

О своих уже и не задумываюсь — устала я мечтать, а работа неплохо так выбивает из меня вообще любые мысли.

Стою у родительской двери и смотрю на коробку, а она не та. Мама открывает, но я, поняв, что перепутала

торты, говорю, что скоро приеду и лечу по адресу, на который увезли торт-объектив для Оксаны.

Люблю же я смотреть, как малыши получают торты и свечи задувают, загадывая свои маленькие желания... хотела спрыгнуть, но, увы, у судьбы свои планы на моё время и чувства.

Забегаю в подъезд с какой-то девушкой, удерживая увесистую коробку с детским тортом, и поднимаюсь на второй этаж — звоню, только никто не открывает. Курьеру провода обрываю, но и он вне зоны, уже уехал за город заказ отвозить, наверное, что-то такое он там говорил.

Стучу.

Дверь медленно открывается, но я никого не вижу. Задираю брови и смотрю в мрачный коридор стандартной многоэтажки, открываю рот, но не успеваю ничего сказать.

— Здравствуй, — раздаётся тоненький девчачий голосок.

Опускаю взгляд, а на меня смотрят два огромных карих глаза в обрамлении густых ресниц. Курносый носик и хвостики набекрень — сердце сжимается от резкой боли, будто огромную иглу в него засадили.

— Папочка, — вдруг кричит малышка, пока я оторопевшая стою с открытым ртом, — папочка, мама вернулась!

— Глупости не говори, — раздаётся заспанный мужской голос.

Хочу снова рот открыть, но в коридор выходит, видимо, «папочка», в спортивной одежде, без футболки — кожа да кости. И меня накрывает.

Перед глазами всплывает тест на беременность с двумя синими полосками, а память заботливо напоминает, что как раз на днях я бы увидела своего малыша. Своего и его, ибо передо мной стоит тот самый Леонид...

Глава 16

А через секунду, будто пелена падает, смотрю ещё раз на малышку, а потом на самца, что позорно бежал из моей квартиры, наделав дел. Складываю один плюс один и вижу три, точнее, четыре, потому что вслед за отцом выбегает ещё одна девочка постарше, лет девяти-десяти.

Нет...

Пять — за ней выходит девочка лет пятнадцати, считай, девушка, и все пялятся на меня, а я на них. Зато теперь нет вопросов, как даже я умудрилась залететь. Вон, выводок утят стоит — три дочери, и это, если ещё кто не выскочит из-за угла.

Интересно, сколько по свету бегает маленьких Леонидиков?

Впадаю в ярость, но лицо сохраняю. Улыбаюсь и протягиваю коробку через порог:

— Здравствуйте, — стараюсь глубоко и размеренно дышать, — мой курьер перепутал торты, случайно. Вот ваш, — шиплю в конце, как змея.

А Леонид, похоже, меня признал. Стоит как током поцелованный, разве что волосы, как в фильмах, дыбом не встали.

— Л-л-людмила? — заикается и забирает торт. — Саш, унеси на кухню, передаёт коробку старшей дочери, не глядя. — И верни ту, что в холодильнике.

— Хорошо, пап, — как-то подозрительно смотрит на меня, кажется, девчушка не дура, понимает, что папочка заикой стал не от красоты моей неземной, вот жена-то удивится.

— Зайдёшь? — вдруг спрашивает и младшую дочь от двери отодвигает, освобождая мне путь.

— С луны свалился? — шепчу. — Хочешь, чтобы твоя благоверная меня на куски порвала? И тебя заодно? Или у вас какой-то свободный брак? — поглядываю на Майю и почти морщусь от боли, что рождается в моём сердце при виде этой малютки.

— Я могу объяснить...

— Все мужики могут, и, видимо, всё одинаково...

— Диан, уведи Маю в комнату, — садится на корточки перед дочуркой и поправляет выбившуюся прядку тёмных волос, — папа с тётей поговорит и вернётся, хорошо?

— Гостей надо чаем поить, — заявляет девочка, упирает руки в бока и исподлобья смотрит на меня. — У меня сегодня день рождения. Бабушка вечером приедет. Но ты же останешься сейчас? — тараторит неразборчиво, а выражение лица меняется на жалобное.

— Май, нехорошо приставать к незнакомым, — Диана тянет малышку из коридора.

— Она не незнакома, она мама, — почти кричи и упирается девочка.

— Не твоя, — в коридоре с моей коробкой появляется старшая, Саша, кажется.

— Девочки, идите в комнату! — повышает голос отец, что аж я вздрагиваю.

— Не надо орать на детей! — ни с того, ни с сего набрасываюсь на мужчину. — Что они тебе сделали?

Не успеваю больше ничего сказать, Леонид выталкивает меня подальше и следом выходит на лестничную площадку, плотно закрывая дверь. Только и слышу, как малышка громко плачет, почти навзрыд. Сердце заходится, а слёзы так и наворачиваются, мечусь по клаптику бетонной площадки, будто это клетка, где меня заперли, и смотрю на дверь, всплёскивая руками:

— Ты псих? Она же плачет! — возмущаюсь, а голос эхом разносится на весь подъезд.

— Ничего, сёстры успокоят. Она пережила достаточно, чтобы понимать, когда можно поплакать, а когда и успокоиться быстро надо.

— Что ты несёшь? Ей только четыре годика сегодня исполнилось. Что она пережить-то могла? Разве что скандалы из-за твоих похождений по бабам? — стараюсь уколоть больнее, хочу излить свою боль и боль обманутых женщин на одного, конкретного, самца, пойманного с поличным.

— Ты о чём? — задирает брови. — Какие похождения?

— Твоя жена знает обо мне? — указываю на дверь.

— Моя жена умерла год назад...

Открываю рот и захлопываю, звонко щёлкая челюстями. Вдыхаю с шумом, собираюсь с духом, пытаюсь хоть слово сказать, но не могу. Застываю как скульптура на постаменте, только ресницами хлопаю.

— А ты, смотрю, уже выводы сделала, — прячет руки в карманы штанов.

— Но...

— Что? Я ушёл, решив, что наутро ты не захочешь меня видеть, но из вежливости не посмеешь выставить за дверь, обвинив в идиотизме и неумелости...