Сластена
Шрифт:
На работе мы по-прежнему ели вместе, но между нами пробежала кошка; после того краткого спора остался горький осадок. Как можно на нее рассчитывать, если ее политические взгляды столь инфантильны или глупы? Иногда я думала, что со временем положение улучшится само собой и что благодаря общению с коллегами ее политические взгляды изменятся. Иногда не разговаривать о чем-то — это лучший способ разрешить затруднения. Страсть выяснять, чья правда весомее, омрачала отношения не одной пары друзей или супругов.
Незадолго до этой встречи Шерли пропала из нашей комнаты в конторе на полтора дня. Она не болела. Кто-то видел, как она поднимается на лифте, и обратил внимание, на какую
Вернувшись на место в контору, Шерли игнорировала все вопросы и ничего нам не рассказала, даже не солгала, — и для большинства это послужило подтверждением необыкновенного карьерного успеха. Я не была в этом уверена. Полнота сообщала некую непроницаемость ее лицу, словно подкожный жир служил маской, с которой она жила. Наверное, она вполне подходила для службы в конторе, если бы только женщин использовали на заданиях более ответственных, чем уборка домов. Все же мне казалось, что я достаточно хорошо ее знаю. В ней не ощущалось ликования, не было торжества. Почувствовала ли я облегчение? Мне казалось, что почувствовала.
Это была наша первая встреча в городе после ее отсутствия. Я была преисполнена решимости не задавать вопросов о пятом этаже. Это выглядело бы недостойно. Кроме того, у меня было и свое задание, меня тоже повысили, пусть даже мои новости происходили с третьего этажа. Шерли перешла на джин с апельсиновым соком, заказала большую порцию, и я взяла то же. Вполголоса мы обсудили слухи в конторе. Теперь, когда мы были уже не новобранцы, некоторыми правилами можно было пренебречь. Имелась и важная новость. Одна из девушек из нашего набора, Лиза (окончила среднюю школу в Оксфорде, затем колледж Святой Анны, умная и симпатичная), только что объявила о помолвке с референтом по имени Эндрю (Итон, Королевский колледж в Кембридже, интеллектуал мальчишеского вида). Это был четвертый подобный союз за истекшие девять месяцев. Пожалуй, вступление Польши в НАТО взволновало бы нас меньше, чем двусторонние переговоры между девочками и мальчиками. Отчасти интерес подогревался рассуждениями о том, кто на очереди. «Кто кого», как сказал один остряк-большевик. Ранее меня замечали на скамейке с Максом, на Беркли-сквер. Я трепетала, когда наши имена фигурировали в сплетнях вместе, однако в последнее время нас оставили в покое, занявшись более правдоподобными альянсами. Так, Шерли и я перемыли косточки Лизе и обсудили возможные сроки ее свадьбы, а заключив, что ждать придется долго, перешли к перспективам Венди, которую сватали за человека, пожалуй, слишком для нее высокопоставленного — ее Оливер был заместителем заведующего отделом. Но мне все казалось, что разговор складывается слишком банальный. Я чувствовала, что Шерли оттягивает важное сообщение, то и дело отпивая из стакана, будто собиралась с духом.
Шерли, конечно, заказала еще порцию джина, сделала большой глоток, помедлила в нерешительности.
— Мне нужно тебе кое-что сказать. Но, во-первых, выполни мою просьбу.
— Да.
— Улыбнись так же, как ты улыбалась до сих пор.
— Что?
— Просто делай, что я говорю, за нами наблюдают, улыбайся, мы весело болтаем. Ладно?
Я растянула губы в подобии улыбки.
— Ну постарайся, пожалуйста, не будь такой замороженной.
Я попыталась, кивнула и пожала плечами, пытаясь придать себе живость.
— Меня уволили, — сказала Шерли.
— Не может быть!
— Сегодня.
— Шерли!
— Продолжай улыбаться, ты никому не должна об этом говорить.
— Ладно, но за что?
— Я не могу рассказать тебе всего.
— Да не может быть, чтобы тебя уволили, это нелогично, ты лучше всех нас.
— Возможно, я могла бы тебе рассказать где-нибудь в уединенном месте, но наши комнаты небезопасны, а я хочу, чтобы они видели, что я с тобой разговариваю.
Соло-гитарист уже навесил гитару на ремень; он и ударник говорили теперь с техником, и все трое склонились над каким-то предметом оборудования на полу. Из зала одобрительно закричали, потом крики затихли. Я глядела на толпу, на людей, в ожидании концерта стоящих к нам спиной, в основном мужчин, держащих в руках кружки и бокалы. Неужто кто-нибудь из них мог быть из А-4 — службы физического наблюдения? Я в этом сомневалась.
— Неужто ты думаешь, что за тобой следят? — спросила я.
— Нет, не за мной, за тобой.
Я искренне рассмеялась.
— Да это просто смешно.
— Серьезно, это «сторожа», служба физического наблюдения, причем с тех самых пор, как ты поступила на работу. Возможно, они были в твоей комнате, поставили жучок. Сирина, не переставай улыбаться.
Я снова посмотрела на публику. Волосы до плеч носили тогда лишь немногие мужчины, а ужасные усы и длинные бакенбарды еще не вошли в моду, поэтому в зале было немало подозрительных субъектов. Мне кажется, я насчитала с полдюжины таких типов. А потом вдруг каждый, кто находился в зале, стал внушать мне подозрение.
— Но, Шерли, почему?
— Я думала, ты сможешь мне объяснить.
— Нечего объяснять, ты все выдумала.
— Гляди, мне нужно кое-что тебе рассказать. Я сделала глупость, и мне стыдно. Не знаю, как тебе сказать. Я собиралась вчера, но потом сдали нервы. Но я должна быть с тобой честна. Я осрамилась.
Она глубоко вздохнула и потянулась за сигаретой. Руки у нее дрожали. Мы посмотрели на оркестр. Ударник уселся на место, отрегулировал педальную тарелку и отбил ритмическую фигуру щетками. Шерли, наконец, выговорила:
— Прежде чем мы отправились убирать дом, они меня вызвали. Питер Наттинг, Тапп, этот противный парень Бенджамин или как его там.
— Боже мой, почему?
— Они все объяснили. Сказали, что довольны мной, что есть возможность повышения, усыпили бдительность. Потом сказали, что им известно о нашей тесной дружбе. Наттинг спросил, слышала ли я от тебя что-нибудь необычное или подозрительное. Я сказала, что нет. Они спросили, о чем мы беседуем.
— Господи, и что ты им сказала?
— Следовало послать их к чертям, но мне не хватило мужества. Скрывать было нечего, так что я сказала им правду, сказала, что мы говорим о музыке, друзьях, семье, о прошлом, просто болтаем — ничего особенного.
Она посмотрела на меня укоризненно.
— Ты бы поступила так же.
— Не уверена.
— Если бы я промолчала, у них это вызвало бы еще больше подозрений.
— Ну хорошо, что дальше?
— Тапп спросил, говорили ли мы когда-нибудь о политике. Я ответила отрицательно. Он сказал, что в это ему трудно поверить, я же отвечала, что таковы факты. Некоторое время мы шли по кругу. Потом они сказали, ладно, они хотят обратиться ко мне с очень деликатным поручением. Это исключительно важно, и они будут мне очень признательны, если я выполню это поручение и так далее, и тому подобное. Знаешь ведь, как они скользко умеют разговаривать.