Слава богу, не убили
Шрифт:
— Ну, поговорить… — мурлыкнула Даша, обдолбанно улыбаясь гелевыми губами.
Алена молча смотрела на нее через красивые разводы сигаретного дыма.
— Ну, мы же в курсе, что с вашим банком… — легкомысленно так, как если б они чирикали о креме Estee Lauder с ионами золота и Cr`eme de La Mer с бриллиантовой крошкой, бросила Даша. — К чему у вас там все идет…
— Ну? — держала лицо Ряба, чувствуя себя игроком в покер.
— Ну, у Витюши есть кое-какие мысли… которые, может, могли бы Сергею быть интересны…
Пусть столь мелкую сошку, как Алена, в происходящее на самом верху «Финстроя» никто, разумеется, не посвящал (хотя,
Ряба долго молчала, меланхолично куря и разглядывая интерьер, потом наконец обронила:
— Я поговорю с ним…
Она не сомневалась: что бы ни придумала вся эта козлота — Серж, Пидисючка, Витюня — и как бы мало ни было желание козлоты делиться с Аленой (в чем сама Алена тоже была уверена заранее), она, Ряба, все равно своего не упустит. Она за свое кого угодно порвет. Пусть только попробуют, суки, пожадничать…
— …И вот начинается шухер, — говорил очкастый Всеволод, очень сдержанно жестикулируя. — ДЭБ приходит в «Росеврокредитъ», в прочие райзмановские банки, в конце концов, в «Финстрой». Отзыв лицензий, заморозка денег на счетах… Поднимается муть, и в ней те, кто все это непосредственно заварил, грубо гребут баблец; но те, кто заранее догадывался, к чему дело идет, тоже успевают, будьте уверены, хватануть свое. Райзман-то — как вовремя подорвал! Лепший его кореш Лысаченко в Матросской Тишине, а этот — в Лондоне. Он, похоже, чуял, откуда ветерок — вы сами говорите, что еще весной дал своей СБ приказ по Амарову. Тут они, думаю, рассчитывали перехитрить друг друга. В любом случае: что мы видим в итоге? Леша, владелец недвижимости и спортклубов в странах НАТО, живет в свободном западном мире, мягко говоря, не бедствует и красиво тележит тамошней общественности про преступных гэбэшников у руля российской власти и про себя — жертву политической расправы. Кому в реальности достались несколько десятков лямов, сгинувших в самый ответственный момент в офшоре? Ему? Амарову? Кто в этом теперь разберется?
— Ну так а где Амаров-то лажанулся? С этой наличной семеркой?
— Понимаете? — наклонил банкир голову.
— Что?
— Что эти деньги он не собирался брать?
— Они должны были где-то всплыть? — догадался важняк. — И тогда бы все решили, что Амаров действительно накрылся?
— Во-во. Всплыть. Не там, где их искали. Не какой-нибудь из «заинтересованных сторон» достаться, естественно, — а тому, кто о них не подозревал. В протокол какой-нибудь попасть… — он подался вперед. — Психология! Какова, еще раз, психология этой гэбни? Они — жадные! В первую очередь они — жадные. Представить человека, просто так в канаву бросающего такие бабки — семь с полтиной живым кэшем! — они не способны абсолютно, никогда, ни за что. Деньги должны были стать решающим аргументом. Для них же аргумента весомей, чем бабло, сладкий лавандос, да еще в таком количестве, быть не может…
— Но деньги не всплыли? — не то спросил, не то констатировал Шалагин со странным чувством. — …Может, все-таки какая-нибудь «заинтересованная сторона»?..
Собеседники
— Насколько мне известно, нет… — произнес Сева осторожно.
«Иначе б я тут не сидел», — подумал Шалагин.
— Да, — спохватился он, — так он жив вообще? Амаров?
Банкир помедлил и чуть заметно пожал плечами.
«Вопрос не по адресу…» — подумал важняк.
— Надеетесь, что я помогу вам найти эти деньги? — чуть ухмыльнулся он.
«Конечно… На кого ж еще тебе тут рассчитывать? Не на „заинтересованные“ же „стороны“… Затем и притащил меня сюда…» Он засмеялся про себя и влил в пасть коньяк.
Всеволод с запозданием ухмыльнулся в ответ — как-то вдруг грустно:
— Знаете, в чем слабость всех хитроумных схем? В хитроумии. Они не учитывают фактор дурака. А вдруг эти деньги случайно урвал какой-нибудь рязанский дундук? Согласитесь, было бы обидно оставить их человеку, не умеющему ими распорядиться…
В бизнес-классе «Сергея Есенина», рязанского экспресса, он опять почувствовал подспудную нервную дрожь — не отпускавшую с момента выхода из банкирского коттеджика, только менявшую интенсивность. Не испуганную — скорее, предвкушающую. Он и сам не слишком пока понимал, что именно предвкушает, но интуиция обещала ему, кажется, что-то хорошее. Она, разумеется, подпитывалась содержимым лежащего на прокурорских коленях пиджака, в котором приятным уплотнением прощупывался жирный увесистый конверт с десятью тысячами наличных ю-эс-дэ, врученный покровительственно улыбающимся Севой-ЦБ на прощанье, в залог будущего сотрудничества…
…Почему не выгорело у Амарова? — думал Шалагин, метя невидящим взглядом по обычной подмосковной череде торговых и складских ангаров, бетонных и сетчатых заборов, гаражей, дач, лесополос, стихийных свалок, дребезжащих переездов. — Что пошло не так? Кто ему обломал всю схему?..
«Какой-нибудь рязанский дундук…»
«…Есть здесь вагон-ресторан?..» Очень хотелось добавить. В каком-то баре на Казанском Шалагин остограммился от полноты чувств — но все равно ощущал потребность продолжить.
…Амаров сливал «на телефон» вроде как намерение натянуть Пенязя? А кому он это предложил? Почему рязанскому дундуку Балдаеву? Что он, не знал, что Балда откажется — испугается или принципы какие-нибудь ему не позволят: он же придурок полный?.. Да на фига ему было балдаевское согласие?! Предложение он Балде сделал «на телефон», а отказ выслушал — без телефонов. Но гэбье Балдаева уже срисовало…
Почему — этот лох? Потому что «Росеврокредитъ» — в его родной Рязани. Куда Балда совершенно не собирался и куда его отвез (буквально) Амаров. И когда все это гэбье (да еще и Пенязь, которому стуканет членчик правления) узнает, что семерочка обналичена Амаровым у нас, они ломанутся к нам наперегонки. Пусть потом разбираются, кто успел раньше…
На экранах висящих над креслами телеков буйствовал корявый крупнобюджетный отечественный боевик про непобедимого ФСБшника. С каким-то сериальным рылом в главной роли. Шалагин досадливо выдрал оттуда случайно увязший взгляд.
…Но Рязань — это Балдаев. А Балдаев, как они думали, работал на Амарова. И если прижмурился Амаров… и если налик не достался никому… Балду должны были вальнуть! Его должны были вальнуть по-любому! Жмуров должно было быть три!
Что он говорил, Балда? К его матери прикопался жлоб с ножом: где Кирилл?