Слава для Бога
Шрифт:
Все изменилось со смертью родителей. Каждый из наследников посчитал надел своей собственностью, и предъявил претензии, обратившись к княжескому суду. Рар выслушал стороны, пожал плечами, и постановил, что раз согласия нет, и каждая из сторон имеет полное право владеть землей, то пусть и не достается она никому: «Нет проблемы, нет и споров», он запретил обрабатывать участок обоим, определив его как пустошь.
Княжескую волю ратники исполнили, но после этого окончательно стали врагами. Их многократно пытались примирить, взывая то к памяти друживших предков, то, к воинскому братству,
Как-то за трапезой, после тренировок, где собралась вся свободная от занятий и караула дружина, он вдруг вынул из котомки ржаной каравай и положил на стол:
— Помогите братья решить одну задачку. — Обратился он к Хомуту и Правило, сидящим по разные стороны стола, подальше друг от друга. — Хлеб хочу разделить, поровну, но так, чтобы еще оставить кусочек, воробьев накормить.
— И в чем тут проблема. — Ухмыльнулся Правило. — Режь на три части, две одинаковые, а одну поменьше.
— Глупый вопрос. — Поддержал его Хомут. — Что может быть проще.
— Не скажите. — Хитро сощурился Богумир. — Вопрос в том, какой рукой резать? Правой или левой?
— Какая разница? — Удивились одновременно оба воина, и заинтересованно подвинулись поближе.
— Как какая? — Хмыкнул внук Перуна. — Вот представьте, режу я правой рукой...
— И чего? — Еще ближе сели они.
— Левая обидится, посчитает, что ее обделили. — Посмотрел на них Богумир. — А если левой резать, то правая обидеться. Как поступить?
— Двумя режь. — Засмеялся Правило и его поддержал Хомут:
— Обе одной голове принадлежат и ее волю исполняют.
— Так-то да. — Нахмурился Богумир. — А вот что с воробьями делать?
— Причем тут воробьи? — Не поняли оба собеседника.
— Так каждая из рук, будет считать тот кусочек, что птичкам предназначен, своим, и в итоге не им, ни воробьям не достанется. — Вздохнул парень.
— Ты бредишь что ли, новик. — Нахмурились одновременно и Хомут, и Правило.
— Я? — Удивился Богумир. — Я нет, а вот вы оба, да. Вы две руки одной головы, князя нашего, те, что сами по себе жить удумали. Между собой поделить не можете то, что отцами вашими и делить не надо было. Нет бы взять, да совместно покрошить тот кусочек воробьям, тем, кому трудно и голодно, так вы склоку затеяли. Правды хотите? — Он встал и повысил голос. — Правда в том, что отцы ваши, по правде, жили, а вы память их предали, да склокам пустым поддались. Совестно должно быть.
Смутились воины, и глаза опустили. Прав оказался юнец. Что там делить? Ведь не голодают семьи, в достатке живут, не бедствуют. Тот кусочек земли не они, а гордыня делит.
— И что же нам делать? — Поднял глаза Правило.
— Так нет ничего проще. — Улыбнулся Богумир. — Думки свои о несправедливости в ведро с отходами отбросьте, руки друг — дружке пожмите, да обнимитесь. К князю пойдите, да покайтесь в глупости своей, да пообещайте совместно землицу ту обрабатывать, да с плодов, что она народит, сирых да убогих кормить. Тем и себе в душе благо поселите, и князя порадуете, и богам угодите, ибо нет ничего более достойного, чем добро в мир нести.
Помирились враги. Последовали мудрому совету, и князь вернул удел.
С того случая, и стал Богумир своеобразным судьей, к которому с просьбами разрешать споры и давать советы, потянулись люди. Он никому не отказывал, честно и справедливо, с мудростью старца, примерял спорящих, все более и более повышая авторитет, и гордость за своего жениха у Славы.
Дни тянулись за днями, солнышко все более сильно припекало таящие сугробы, а княжеская дружина готовилась выступить в поход. Разлучница война пришла в конце концов в дом, чтобы забрать с собой любимых, оставив после себя тягость ожидания.
Ворота Арканаима распахнулись, выпустив войско, и захлопнулись за их спинами, погрузив город в скребущую душу тишину и тихие молитвы.
Глава 11 Встрече быть
— А ты не жми меня к березе,И не трать свои труды.Ты не думай, я не дура.Вот поженимся — тады.
Орон прыгал по столу, и закатив глаза выкаркивал гнусавым голосом похабные частушки, пританцовывая при этом, метя по столу раскрытым веером хвостом и хлопая в такт крыльями.
— Охальник. — Скинула его рукой с зажатым в ней веретеном на пол Славуня И рассмеялась. — Не можешь что-нибудь приличное спеть? Одни пакости на уме. Противно слушать.
Девушка коротала, как всегда, вечер за пряжей. Раскручивала веретено и слушала песни ворона. Дни тянулись за днями в томительном ожидании. Близкие ей люди уехали и были далеко. Война разлучила, прошлась скребущими душу когтями расставанием, оставив после себя пустоту, печаль, и нескончаемую, саднящую грудь тревогу. Но такова судьба, она не спрашивает нашего разрешения своенравно вторгаясь в жизнь, одни, подчиняясь обстоятельствам, уходят по дороге долга в неизвестность, а другие ждут и молятся о здоровье и скорейшем возвращении любимых.
Тусклый свет свечи едва разгонял сумерки молчаливого дома. За темным окном, первыми каплями тающего с крыши снега, уже вступал в свои права цветень (апрель). Первые ручьи журчали грязными дорожками по улицам, разрезая темный ноздреватый снег мутными дорожками весны. Уже совсем скоро он окончательно сойдет, земля подсохнет, покроется нежным покрывалом первой травы и робких первоцветов, наполнив ароматами пробуждения мир.
— Все тебе не нравится. — Хрюкнул смешком вновь вспорхнувший на стол, нисколько не обидевшийся ворон и прошелся с видом мудрого учителя взад-вперед. — В моих песнях истинная жизнь, без прекрас, такая как есть, подумаешь неженка какая. Чего тогда слушаешь? Заткни уши и радуйся тишине.
— Непотребства одни в твоих песнях. —Улыбнулась в ответ Славуня, наигранно нахмурившись и махнув на ворона веретеном. — Да и как тебя не слушать, когда тут нет никого более?
Орон в последнее время стал настоящим другом. Житель Прави, сбежавший оттуда из-за скуки или другой, понятной только ему причине, скрашивал томительные часы ожидания близких людей, Богумира и отца. Он часами мог вот так сидеть рядом и болтать без умолку, обо всем на свете, или петь частушки, вызывая краску смущения на девичьем лице и застенчивый смех.