Славянские древности
Шрифт:
Большой и разнообразный археологический материал, добытый за последние два-три десятилетия в СССР, Польше, Чехословакии и других восточноевропейских странах, полностью подтвердил справедливость отстаиваемого Л. Нидерле положения, согласно которому славяне рассматривались как исконные обитатели центральных областей Восточной Европы. В настоящее время уже никто не высказывает сомнений относительно того, что только здесь, по соседству с древними балтийцами, германцами, фракийцами и скифами, сформировались в свое время древние славяне, отделившиеся от индоевропейской семьи племен. Но вместе с тем в пределах этих областей археология выявила большое число-неизвестных ранее различных древних культур, отношение которых одна к другой и к процессу славянского этногенеза еще далеко не изучено. Наиболее ранними, бесспорно славянскими древностями на территории СССР и Польши являются места поселений и «поля погребений» последних веков до н. э., относящиеся к так
Лингвистические исследования, которым наряду с археологическими изысканиями принадлежит главная роль при решении вопросов славянского этногенеза, за последнее время не могут похвастаться значительными успехами в данной области. В связи с уточнением методики языковедческих исследований ныне опровергается ряд положений, ранее считавшихся бесспорными. Так, ныне лингвистами подвергается суровой критике господствовавшая во времена Л. Нидерле гипотеза распада индоевропейской общности, которая была основана на ошибочном разделении индоевропейских языков на две группы — группу сатем и группу кентум. Продолжает дискутироваться вопрос о существовании в древности балто-славянской общности — один из важнейших вопросов славянского этногенеза. Наряду с этим в области лингвистики почти не появилось новых позитивных построений, посвященных вопросам происхождения славян. Очень слабо осуществляются в последнее время также и работы в области топонимики, некогда привлекавшие к себе пристальное внимание исследователей-славистов.
Наиболее крупным исследованием за последние десятилетия, посвященным проблеме славянского этногенеза, является книга известного польского слависта академика Т. Лер-Сплавинского «О происхождении и прародине славян» («О pochodzeniu i praojczy'znie slowian»), вышедшая в свет в 1946 году. В этой книге суммируется много лингвистических, археологических и исторических данных, на основании которых автор делает попытку обрисовать процесс происхождения славянских племен, придавая при этом особое значение носителям расположенной на территории Польши, между Одером и Вислой, так называемой лужицкой культуры второй половины второго тысячелетия до н. э. и начала первого тысячелетия до н. э. Гипотеза Т. Лер-Сплавинского, содержащая ряд новых интересных положений, в отдельных частях не разделяется другими исследователями, между прочим и в Польше. В частности, здесь должна быть отмечена книга археолога С. Носека «Проблема происхождения славян в свете археологии» («Zagadnienie praslowianszczys'ny w swietle prehistorii», 1947), в которой обосновывается мысль о том, что в процессе происхождения славян большую роль сыграли племена так называемой тшенецкой культуры, распространенные в начале второго тысячелетия до н. э. в восточных частях Повисленья. Большинство советских археологов также склонно оспаривать положение Т. Лер-Сплавинского относительно родины славян в междуречье Одера и Вислы, полагая вслед за Л. Нидерле, что в ее пределы должны быть включены значительные области лесостепного Поднепровья, прежде всего Волынь с ее старой славянской топонимикой и археологическими памятниками, близкими памятникам восточного Повисленья{4}.
В полной мере сохраняют свое научное значение те большие разделы «Славянских древностей», где речь идет о племенном составе и расселении западных, восточных и южных славян в период раннего средневековья. Известия современников и данные топонимики, которые использовал Л. Нидерле в этих разделах своего труда, не пополнились за последнее время сколько-нибудь существенными новыми материалами. Что же касается попыток заново пересмотреть уже известные источники, то они коснулись лишь отдельных частных тем, не меняя основных контуров этногеографической картины славянства, нарисованной Л. Нидерле. В трудах советских археологов очень удачным оказалось привлечение археологических материалов середины и второй половины первого тысячелетия н. э. для уточнения карты расселения славянских племен в области верхнего Поднепровья и по его периферии. В отношении же других славянских земель такие исследования еще не осуществлены.
Значительно более уязвимыми с точки зрения современной науки являются те части книги Л. Нидерле, где речь идет о жизни и культуре древних славян. Для современного читателя эти части книги представляют интерес как наиболее полное в литературе собрание фактического материала, известного по данному вопросу к началу XX века. Что же касается общей картины развития древних славянских племен, их экономики, быта и форм общежития, нарисованной Л. Нидерле, то она нуждается в весьма существенных коррективах.
Прежде всего в поправках нуждается та часть высказанных Л. Нидерле положений, которая касается социально-политической истории древних славян. Не располагая всеми теми источниками,
Нельзя сказать, однако, что представления Л. Нидерле о социально-политическом строе славян были целиком и полностью ошибочными. Он писал о распаде у славян большой семьи — задруги, о постепенном переходе земель и угодий из общинной собственности в собственность отдельных семей; по его мнению, славянское общество накануне и в период образования первых славянских государств состояло из трех сословий — рабов, свободных общинников и знати, в которой Л. Нидерле видел непосредственного предшественника будущего дворянства; в период IX–X веков, по мнению Л. Нидерле, происходил поворот от племенного строя к государственному. Все это свидетельствует о том, что такой объективный и серьезный исследователь, как автор «Славянских древностей», был весьма недалек от правильной оценки общественно-политического строя древних славян.
Но вместе с тем у Л. Нидерле не было ясного и определенного предоставления о том, что у славян в результате распада первобытного строя закономерно возникает классовое, эксплуататорское общество. Несвободное население — рабы, — по его мнению, были военнопленными, знать — это богатые люди и только. Такое важнейшее явление в истории древних славян, как возникновение первых государств — Великой Моравии, Болгарского государства, Киевской Руси, — не увязывалось им с ходом социально-экономической истории. Именно поэтому автором «Славянских древностей» была воспринята отвергнутая впоследствии марксистской историографией «норманнская теория» происхождения Русского государства, согласно которой классовое общество, государственные формы жизни, городская культура — все это было якобы принесено к восточным славянам извне. Л. Нидерле недостаточно ясно представлял себе, что в течение второй половины первого тысячелетия н. э., или, как он нередко выражался, «от римского времени и до конца языческой эпохи», историческая жизнь славян претерпела коренные изменения — первобытная эпоха сменилась феодальной. Пытаясь дать обобщенную картину жизни славян в «языческую эпоху», Л. Нидерле нередко объединял данные, вовсе несовместимые, — одни, относящиеся к первобытной эпохе, другие — к эпохе феодальной.
По тем же причинам Л. Нидерле рассматривал славянскую раннесредневековую культуру без учета ее классового характера. Как уже указывалось, он отнюдь не отдавал какого-либо предпочтения культуре знати, интересуясь прежде всего творчеством, жизнью и бытом широких народных масс, и в этом заключается его большая заслуга. Но он и не отделял культуру знати от культуры народа, упрощая тем самым реальную историческую картину.
Характеристика древней славянской культуры, данная Л. Нидерле, является далеко не полной еще и потому, что в «Славянских древностях» почти ничего не сказано о средневековом городе. Археологические исследования древних восточно-славянских городов — Киева, Новгорода, Чернигова, Рязани, Переяславля и др. — широко развернулись лишь в 30–40-е годы нашего века. То же самое следует сказать о великоморавских и древнечешских городах в Чехословакии и городах древнепольского государства, исследование которых открыло перед наукой огромную, ранее совсем неизвестную историческую картину. Всего этого не знал и не мог знать Л. Нидерле. Не располагая необходимыми фактическими данными о средневековом славянском городе, он не мог не испытать на себе влияния чрезвычайно распространенных в его время ошибочных представлений о появлении городов в Чехословакии и Польше якобы лишь в XIII веке в результате немецкой колонизации. В итоге раннесредневековая славянская культура, относящаяся к концу «языческой эпохи», получила у Л. Нидерле одностороннее изображение, как культура в основном деревенская, как культура в старом этнографическом понимании.
В другом месте, говоря о более раннем периоде исторической жизни восточных славян, Л. Нидерле, следуя за распространенными в его время тенденциями, явно преувеличивает культурно-историческую роль готов и их «королевства» в северо-западном Причерноморье. В настоящее время может считаться доказанным, что готы, попав, в Причерноморье, оказались в окружении более культурной среды и сами подверглись ее влиянию.
За последние годы появилось несколько крупных исследований и обобщающих трудов, посвященных древней и раннесредневековой культуре славянских народов, учитывающих многочисленные новые данные и представляющих значительный шаг вперед по сравнению с трудами автора «Славянских древностей». Справедливость требует, однако, отметить, что по капитальности, по степени мобилизации фактических данных ни один из этих трудов не может сравниться с многотомным изданием «Славянских древностей».